Тихон рассказал, что было в кабинете начальника контрразведки.
– Смотри-ка ты! Предлагали правой рукой Алумова стать – и отказался?
– Издеваешься, дядя Иван? – вышел из себя Тихон. – Думаешь, я к вам, большевикам, только по молодости, по глупости тянулся?..
Иван Алексеевич ничего не успел сказать – вызвали на допрос. Вернулся с разбитыми губами, разорванной на груди рубахой. Хоть и жалко было Тихону его, но не утерпел:
– Сам-то что язык не придержал? Других горазд учить…
– А дела у них, видать, паршивые, – с кряхтеньем уселся на пол Резов. – Сурепов и меня Алумову в заместители сватал. Своих иуд не хватает, так среди нас ищут. Этот офицерик еще гоношится, а полковник – битый волк, облаву за версту чует…
Иван Алексеевич подложил под голову свернутый пиджак, улегся рядом с Коркиным.
Удивляло Тихона настроение Резова. Перед мятежом все ворчал, а теперь, когда город взяли мятежники, будто успокоился. Стал прежним, уверенным в себе, в большевистской правде, которая все равно верх возьмет.
Задремал Тихон. И снилось ему, как зеленым полем идут они с Сережкой Колпиным к белому городу на горизонте. И вроде уже не чистое поле это, а выгнутая поверхность того самого простреленного глобуса, который Тихон видел в кабинете начальника контрразведки. А там, где только что стоял белый город, зияет черная дыра…
Испытание
Свирепыми окриками надрывая глотки, в коридоре затопали конвоиры. Федор Смолин подскочил к двери, прислушался, потом заглянул в скважину. Вернувшись, сообщил:
– Из класса напротив всех увели.
– Куда? – вырвалось у Тихона.
– На набережную, с барышнями гулять, – угрюмо бросил Степан Коркин.
– Может, в тюрьму? – гадал Тихон.
– Будут эти собаки на нас харчи переводить. Скорее бы, а то только душу тянут…
Не сразу эти слова дошли до Тихона. А когда понял, о чем говорит механик, – от страха спина как заледенела.
Прислушался, не раздадутся ли залпы во дворе гимназии. Но выстрелы по-прежнему вразнобой щелкали у Которосли. Над прямоугольной башней ткацкой фабрики все так же полоскался в ясном небе красный флаг.
И, глядя на него, Иван Алексеевич гордо произнес, будто бы и не расслышав, что сказал Коркин:
– Вот он – наш! Молодцы ткачи!..
Через час их согнали во двор гимназии, построили. Повели мимо Гостиного Двора, через Театральную площадь. По святцам никакого праздника нет, а над Казанским монастырем неумолчно трезвонят колокола.
Здесь колонну обступили крикливые базарные торговки, старухи в салопах. То мелко крестились, то грозили кулаками, сыпали проклятия. Норовя попасть в глаза, самые ретивые бросали в арестованных песком.
На Семеновской площади мимо колонны пронесся грузовой автомобиль, в кузове – увешанные оружием офицеры. Лица злые, решительные, в глазах
