думали бы люди, как себя не обидеть – за пятилетку к социализму прийти можно! А там живи и наслаждайся! Ведь что обидно, для них стараешься, а они вместо помощи мешают даже!
– Об этом и я тебе толкую. Испокон так ведётся. Ещё Христос принял во имя спасения других смерть мученическую, а многих ли его жертва образумила? Поэтому и прошу, не надрывайся ты целыми сутками напролет. С нами больше будь!
– Эк сравнила. То религия. Здесь же стараешься, чтобы на этом свете у нас лучше людям жилось. Всё яснее ясного. Это не рай на том свете, которого никто не видел, а здесь, завтра у каждого жизнь может другая, лучшая начаться.
– В политике, Ваня, никогда ясно не бывает, вроде бы всё ясно, а выходит не так, как казалось, – грустно заметила жена и продолжила, – Андрей наш покойный, тоже всё хотел людям хорошую жизнь приблизить. Вы, большевики, за рабочих, а он – за крестьян. Тоже не за себя, за других болел. Лично у него самого в ту пору всё было. А что вышло? Учредительное закрыли, и погнала его доля в Самару сначала, потом дальше. Ни красным, ни белым ко двору не пришелся. До Уфы догнали бедного. Там и расстреляли колчаковцы. Никто не посмотрел, что не для себя выгадывал, а для народа старался.
– То другое дело. Учредительное собрание линию вредную заняло. А в Революцию многим пришлось за ошибки жизнью своею заплатить.
– Родной ты мой, я не отговариваю тебя от дел твоих. Просто будь с нами побольше. Мы так рады, когда ты дома. А политические твои дела, они может и благородные, но не благодарные ничуть. У тебя тоже, когда дома бываешь, даже вид казенный постепенно с лица сходит. Особенно, если с Люсей возишься. На велосипеде учились кататься, так вспоминала, что и в женихах ты таким веселым не ходил.
Такие разговоры могли случаться только в те редкие часы, когда Иван неожиданно для них и для себя имел свободное время. Чаще и привычнее было на ходу обменяться несколькими фразами за завтраком, или пока Иван брился перед зеркалом в прихожей. Можно было разговаривать глубокой ночью, после дневных забот, утопая в огромной перине – приданом жены. Но ночами, пока Софья мыла посуду после его ужина, муж, уставший от дневных забот и ежедневных ночных совещаний и заседаний, мгновенно засыпал. Она тихонечко пристраивалась рядом, стараясь не потревожить его отдых.
Когда он не спал с приходом жены в постель любой, даже самый важный разговор Иван комкал, прерывал серьезные доводы несерьезными устремлениями своих губ и рук. На строгие вопросы или важные доводы он отвечал бессвязными нежными словами и восклицаниями или молча глубоко и громко дышал, лаская жену. Она сначала лениво отвечала на эти ласки, пытаясь продолжить разговор, затем замолкала, вслушиваясь в его бормотание и прижимаясь к сильному телу. Любви они отдавались полностью, без памяти, до изнеможения.
Весной сорок первого Люсе исполнилось шестнадцать. Она была уже на пол головы выше мамы. Если шли вдвоем, то мужчины оглядывались. Стройная, подтянутая Софья Ильинична выглядела очень молодо, а Люся
