указаниями вроде того, что следует добавить «толику перца» или бросить «горсть крупы»; все делалось на глазок, на вкус, наощупь, включая определение температуры кипения или жарения, а время готовки рассчитывалось ни минутами и часами, а числом произнесенных молитв.
Работу кухни, которая текла по давно проложенному руслу, неожиданно прервало появление Галлиано – камердинера герцога Гандийского. Он распахнул дверь, за которой клубился пар котлов, томилось рагу из кролика в красном пиве и тушились овощи, сдобренные пряностями и молодыми весенними травами, дышала жаром печь с хлебом и пирогами, пыхтели меха, раздувая огонь в камине, лязгали ножи о точильный брус, глухо ухал топор мясника о деревянную колоду, а вокруг огромного массивного стола сновали несколько десятков пар ног поваров, таскающих из кладовой корзины с овощами и зеленью, мешки с чечевицей, фасолью и горохом. Вместе со слугой Джованни Борджиа на пороге замерла молодая светловолосая женщина в темно-зеленом платье, из-за корсажа которого виднелись кружева тонкой батистовой рубашки. Все обратили взгляд на эту пару, чье появление здесь меньше всего можно было ожидать. Камердинер герцога, наверное, впервые в жизни снизошел с верхнего этажа замка, где находились апартаменты Борджиа, до таких низов. Он выглядел под стать своему господину: держался франтовато, позаимствовал от своего хозяина заносчивость в обращении с окружающими, если это только не были господа, на которых он взирал с подобострастием, как того требовало его положение слуги, на остальных же смотрел с свысока и презрением, как смотрят выскочки из низов на своих менее, на их взгляд, удачливых собратьев. Вместе с тем он перенял и утонченность жестов Джованни, но у Галлиано они выходили как-то особо жеманными. Тщательно следил за своим платьем, был безукоризненно причесан и гладко выбрит, что от блеска лоснились щеки, а идеальной форме его бровей, которые герцогский слуга явно прореживал и подравнивал, используя, наверняка, щипчики своего хозяина, могла позавидовать иная дама.
Окинув беглым взглядом апостольскую кухню, Галлиано брезгливо поморщил свой безукоризненно прямой нос, и скривил пренебрежительно идеально очерченный, словно у девушки рот. Бог знает, откуда этот изнеженный на вид юноша появился когда-то в замке Святого Ангела и как сумел прибиться к Хуану Борджиа, но для герцога Гандийского он оказался просто не заменим, хотя и терпел от своего хозяина немало. Особенно несладко доставалось ему, когда приходилось вытаскивать Хуана после затянувшихся дружеских попоек из многочисленных римских таверн и веселых домов. Несмотря на внешнюю хрупкость, Галлиано был крепок телом, таскал на своих плечах изрядно загулявшего господина, за которым потом ухаживал, как за больным. На другой день Хуан, как правило, просыпался в самом мрачном настроении, и тогда преданному бедняге Галлиано приходилось совсем туго. Молодой герцог проклинал последними словами камердинера за малейшую оплошность, мог запустить
