дамой. Он не был даже уверен, что графиня Пезаро узнала в нем того, которому приходилось пару раз прислуживать ей за столом во время обедов в Апостольском замке.
Держалась Лукреция тем не менее просто в отличие от напыщенного Галлиано, не морщилась брезгливо от кухонных запахов и испарений, не кривила рот при виде потных забегавшихся поваров, и нисколько при этом не походила и на своего брата Хуана, отличавшегося надменностью.
– Навряд ли у герцога есть какие-то особые пожелания. Он слишком слаб и меньше всего сейчас склонен думать о еде.
В замке, конечно же, были наслышаны о боевом ранении Хуана Борджиа и о том, что вот уже с неделю он не покидает своих покоев, поскольку, как говорили, все еще по-прежнему довольно плох. По распоряжению папского лекаря для Хуана готовили особые кушанья: прозрачный куриный бульон с желтоватыми крапинами жира для восстановления сил, пшеничные галеты вместо свежеиспеченного хлеба, чтобы не перегружать желудок и мятный отвар с медом для снятия боли и обеззараживания организма. Но герцог Гандийский оставлял приготовленную ему еду почти нетронутой. Тогда для возбуждения аппетита врач рекомендовал больному давать понемногу вина. Для лечения Хуана Борджиа виночерпий предложил тосканское красное из подвалов маркизов де Фрескобальди, но даже оно оставило папского гонфалоньера равнодушным.
Лукреция смотрела куда-то мимо Зафира, но ему казалось, что от нее ничего не ускользнуло: ни его лоб, покрытый испариной, ни перепачканные в тесте руки, которые в спешке ему не удалось полностью оттереть, и он поспешил спрятать их за спину, чтобы не выглядеть перед госпожой совсем уж замарашкой.
– Приготовь ему что-нибудь простое и в то же время необычное.
Лукреция не требовала, а просила, тем самым приводя в еще большее замешательство Зафира. Говорила она негромко, мягким приглушенным голосом, выдававшем ее обеспокоенность состоянием брата, в котором, говорили, она с детства души не чаяла. Бедняжка изрядно исхудала и осунулась за последние дни, с тех пор, как раненного Хуана Борджиа внесли на носилках в Замок Святого Ангела, беспрестанно молилась за его здравие – единственное, чем она могла помочь ему, – ее даже не пускали на порог его комнаты.
«Простое и необычное. Как такое возможно?» – недоумевал Зафир, судорожно соображая, что же он может такого особенного приготовить для герцога, измученного тяжелым ранением, и отвергавшего любую еду, которую повара, сбиваясь с ног, мчались готовить по первому же требованию Галлиано.
Просьба Лукреции уже сама по себе выглядела необычной. Сама графиня Пезаро, как успел заметить Зафир, в еде была на удивление не прихотлива. Кулинарным изыскам, какие можно было отведать в Апостольском дворце, особенно в праздники, она предпочитала простую пищу: мягкие сыры, политые медом и молочную рисовую кашу с миндалем и корицей, любила тушенные овощи, приправленные оливковым маслом, с удовольствием угощалась рыбой и не только в пятничный пост. Зато ее брат предпочитал
