и плед. В одном месте кровь даже не свернулась – не мудрено в таком климате. Желудок вспомнил о том, что голоден, и меня едва не вывернуло. С минуту я дышал тяжело и глубоко и даже прислонился для равновесия к стене.
– Ты чего молчишь? – спросил Леха, и я вспомнил, что он стоит под окном.
– Набираюсь впечатлений… – ответил я, дыша, как стайер после марафонской дистанции.
– У меня пока все тихо…
В этот момент я увидел то, что искал. Пришлось убрать в сторону спинку, полусгнившие цветы и осколки вазы: за ножкой кровати, на которой в ту злополучную ночь спала блондинка, лежал знакомый предмет. В других обстоятельствах я бы не обратил на него внимания – мало ли детских шариков валяется на полу. Виниловых шариков. Но меня остановил символ внутри него в виде правильного многогранника, который я впервые увидел на брелке и между лопатками блондинки. Только на это раз многогранник выглядел, как вращающаяся голограмма. С минуту я разглядывал ее, не обращая внимание на кряхтенье Лехи под окном. Вот зачем приходил человек в черном, понял я. Я был почти уверен в этом. Осторожно потянулся, дабы не спровоцировать желудок, и взял планшетник. Но прежде чем взять его, я словно увидел под собой город. В следующее мгновение, как и в баре, передо мной раскрылась карта местности: Леха стоял внизу, Теодор Кашинский спал за стойкой, через два номера от меня парочка занимались любовью, используя небезопасные приемы соития. В тупике под лестницей на третьем этаже двое баловались «баяном»[3] и героином.
Я как будто приподнялся над гостиницей – оказалось, масштаб менялся в зависимости от моего интереса к тому или иному объекту. У меня закружилась голова, снова появились неприятное ощущение в желудке. Повернул карту так, что увидел события у себя за спиной. Ба!!! Ноги Шурика Бондаря торчали из ванной. Черт! – выругался я и дернул руку. Все пропало. Шарик весело запрыгал по полу.
– Лезь сюда, – позвал я Леху, – я что-то нашел…
Но он молчал, только странно кряхтел. Я бросился к окну: Леха боролся с человеком в черном. В следующее мгновение, обдирая локти и колени, я слетел по гинго белоба вниз. Однако человек в черном оказался проворным, как кошка. Вырвавшись из Лехиных объятий, он ящерицей скользнул по ветвям плюща, обвивавшим здание гостиницы, и был таков. Вниз полетели оборванные листья. Леха, все так же кряхтя, поднялся.
– Фу-у-у… чуть не задушил, гад. Нашел что-нибудь? – спросил он как ни в чем ни бывало.
За свою долгую журналистскую карьеру Леха привык ко всему. Только совсем недавно он перестал носить на шее кусок цепи, которую использовал и в качестве украшения, и в качестве оружия. Кусок лебедочной цепи он выменял на бутылку водки на Канонерском судоремонтном заводе, отполировал ее и связывал толстой ниткой. Это было идеальное оружие ближнего боя, которое не раз спасало его в трудных ситуациях. Обычно нападают на безоружного человека, – и вдруг у него в руке оказывается такой «аргумент», которым Леха пользовался как нунчаками.
– Вот за чем он пришел, –
«
