сижу в купе Полпальца, Февраля и Анатольича, дослушиваю чей-то длинный и сумбурный тост, закидываю в топку очередную рюмку коньяка.
– Курим?– интересуется Февраль.
– Курим,– соглашается Полпальца.
Мы выползаем в тряский вагонный коридор, пошатываясь бредем по нему. Изо всех купе доносятся радостные пьяные возгласы, где-то вибрирует заливистый женский смех, кто-то уже мучает бог знает откуда взявшуюся гитару… Коллектив отдыхает. Коллектив набирается сил и вдохновения перед завтрашним концертом в столице.
В тамбуре, где, разумеется, курение было запрещено, мы, поколебавшись некоторое время лишь для проформы, извлекли сигареты, но закурить не успели – тревожно взвизгнула едва закрывшаяся за нами дверь, и в тамбур шагнула не молодая, хоть ещё и не успевшая растерять остатки былой привлекательности проводница.
– Хотите, чтобы я вас с маршрута сняла?– сварливо поинтересовалась она, елозя по нам полным негодования взглядом,– сейчас начальника поезда позову, и на следующей станции к херам собачьим…
– Ну что ты, что ты, милая,– Полпальца, опершись плечом о стенку и вальяжно закинув ногу за ногу, широко улыбнулся,– откуда ж ты у нас такая зубастенькая?
Я уже не раз слышал о колдовском обаянии серого кардинала виолончельной группы, но ещё ни разу не доводилось видеть его в действии – сейчас Полпальца предстал передо мной, по меньшей мере, коварным венецианским сердцеедом, чьим серенадам самозабвенно внимает с балкона какая-нибудь придворная фрейлина, а не малое количество выпитого лишь добавляло ему шарма – Дон Жуан, захмелевший от любви, это ведь так естественно! О, Донна Анна, будь же милосердна, впусти его в свою душу!
– А ну, марш в свое купе, и чтоб я больше вас не видела!– буркнула проводница, судя по всему, не слишком падкая на пьяных обольстителей, пойманных на месте преступления.
Делать нечего – пожали плечами, вернулись в купе, выпили ещё.
– По-моему- не ебабельная,– первым прокомментировал случившееся Февраль.
– Да что ты понимаешь?– тут же возмутился Полпальца.
Кажется, история в тамбуре его несколько опечалила – потерпевший фиаско идальго в разношенных штанах с лампасами и мятой, видавшей виды футболке, угрюмо смотрел в одну точку, машинально вертя в руках пустую рюмку и время от времени озадачено почесывая выдающийся живот.
– Не все ж коту масленица,– вполне мирно заметил Анатольич с верхней полки.
– Ну вас в жопу!
Полпальца резко встал, схватил со столика уже порядочно опустевшую бутылку коньяка, и, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, покинул купе, громко хлопнув дверью.
– Во даёт,– восхитился Февраль,– белку поймал, что ли?
Я понимал, что дело обстоит несколько сложнее, да и все, думаю, понимали, но разбираться в этом сейчас совершенно не хотелось, а хотелось извлечь из хрусткого пакета под столом баночку пива, стремительно прикончить ее, бесстрашно и самозабвенно понизив градус, а после завалиться спать под уютный перестук колес.
