болезненного на вид, физически слабого человека был пронзителен. Порой в этих умных темных глазах вспыхивала откровенная мания величия. Временами они становились белыми от ненависти. Не было заметно в них только страха.
Одет художник был очень оригинально – в широкие турецкие штаны, черный сюртук с когда-то белым, а ныне несвежим жилетом и лиловый галстук. Из кармана пиджака вместо платочка торчала морковка. На голову был нахлобучен шутовской колпак с тонко позванивающими при каждом движении колокольчиками. На правой щеке художника была нарисована словно сбегающая крупная слеза.
Бурлак-Заволжский сидел, развалившись на диване, в обнимку с молодой некрасивой женщиной. С откровенной издевкой во взгляде и с бокалом в руке хозяин дома наблюдал за суетящимися вокруг «фараонами». Когда федфебельского вида полицейский пристав потребовал, чтобы он прекратил кривляться, то есть смыл с лица нарисованную слезу, художник печально ответил, что господин опричник требует от него невозможного:
– Это плачет моя душа при виде человеческого безумия.
– Тогда снимите с головы дурацкий колпак! – растерялся от непонятного ему ответа и оттого перешел на повышенный тон простоватый служака. На всякий случай пристав строго предупредил снисходительно улыбающегося ему насмешника.
– Учтите: за оскорбление полицейских чиновников при исполнении ими служебных обязанностей полагается до двух месяцев тюремного заключения.
Бурлак-Заволжский с удовольствием процитировал на это:
Кто сделался шутом,
Отмечен колпаком,
А если ты дурак,
Заметно все и так.
Обалдев от такой наглости, заслуженный ветеран на несколько секунд остолбенел, а потом схватился за шашку:
– Что-о-о!!! Меня дураком называть?! Да я вас в капусту!!!
Распоряжающийся обыском ротмистр Гарин поспешил вмешаться:
– Не принимайте на свой счет, Гаврила Никитич. Это он шута из «Короля Лира» цитирует.
– Какого еще Лира? – взволнованно пыхтел потрясенный полицейский пристав, которого даже отпетые уголовники уважительно называли по имени-отчеству. – Кто автор?
– Так Шекспир Уильям Иванович[7], – с издевкой подсказал со своего места хулиган в колпаке. – Вон его произведения в книжном шкафу притаились. Можете и их приобщить к делу, как не одобренные цензурой.
Гарин взял под руку багрового от гнева пристава и повел в другую комнату:
– Пусть господин артист самовыражается на здоровье. Так он демонстрирует нам свой протест против творящегося здесь, по его мнению, полицейского произвола! Это его право.
Художник разочарованно пожал плечами, презрительно фыркнул и выдал уже в адрес интеллигента в синей жандармской форме:
Дурные времена!
С ума сошла страна.
Видать,
Отца Шекспира звали Джоном. Это имя примерно также распространено в Англии, как и в России имя Иван. Это обстоятельство и обыгрывает художник.
