и холодный, умный жандарм Никита Владимирович Ворчаков решительно поднялся из удобного американского кресла.
Одернул китель.
Протянул руку невысокому, плотному грузину, прячущему рыбьи глаза за круглыми старомодными очками.
– Благодарю вас, Лаврентий Павлович. Принимается.
Глава 5
…До Кремля Ворчаков решил прогуляться пешком.
Лето в этом году и вправду выдалось необыкновенно жарким, но светлый форменный френч с лазоревыми петлицами госбезопасности почему-то вовсе не тяготил.
А легкие платья неспешно прогуливающихся москвичек с вошедшими не так давно в моду открытыми плечами, как у сарафанов, так радовали глаз, что он, взглянув на часы, решил не торопиться и не спеша перекурить на лавочке у Василия Блаженного.
Посидеть. Подумать. Осмотреться.
Посмотреть было на что, даже помимо голоногих и голоплечих барышень, к которым холостой красавец Ворчаков был, разумеется, неравнодушен.
Оттого так долго и не женился.
Не понимал, как можно променять такое прекрасное разнообразие на одну, пусть даже самую дорогую и обожаемую.
К тому же здравый смысл и наблюдательность профессионального юриста подсказывали, что любое нежное создание с течением времени рискует превратиться в совершеннейшую корову.
А разводов ни Церковь, ни – почему-то – Канцлер, не одобряли.
…А барышни между тем даже не смотрели сейчас в сторону молодого красавца-жандарма: в древнюю брусчатку Красной площади вбивал твердый шаг, репетирующий скорый парадный проход, Первый Гвардейский Ясский полк, «черномундирники», краса и гордость Русской Имперской армии, элита элит.
Ворчаков невольно поморщился.
Это – прошлое, напомнил он себе.
Прекрасное, благородное прошлое.
Прошлое, презирающее тех, кто кланялся пулям.
Прошлое, готовое скорее умереть, чем победить.
«Добровольчество – добрая воля к смерти».
В Новой России подобная прыщавая романтика должна быть безжалостно уничтожена. Новая Империя должна не красиво умирать, а побеждать, красиво умирают пусть другие.
Ее враги.
Генеральный директор Четвертого главного управления не любил ни декадентское мужество Гумилева, ни манерность бежавшей от него в Париж прежней супруги Горенко, ни тем более истеричность стремительно входящей в моду шизофренички Цветаевой.
«Белый стан – белый стон».
Или как там?
Тьфу…
…Хорошо еще, поют, сволочи, правильно. То, что нужно.
Из тайги, тайги дремучей
От Амура, от реки
Молчаливой грозной тучей
Шли на бой сибиряки.
Их сурово воспитала
Молчаливая тайга
Бури грозные Байкала
И сибирские снега…
Мда,
