.

      Для глаз – галлиполийских роз,

      сирийских сикомор венки…

      Но жалит в ногу скорпионом

      эдема чуждого земля.

      Здесь чуждый рай, там ад чужой:

      стозевный вей, фабричный пал…

      На заводских покатых нарах

      и сон – не сон в земле чужой.

      Раб – абиссинский пьяный негр,

      бежавший с каторги араб

      и ты – одним покрыты потом…

      и хлеб – не хлеб в земле чужой.

      Черства изгнания земля…

      Пуста изгнания земля…

      Но что считает мир позором,

      то не позор в земле чужой.

      Вы, глыбы непосильных нош,

      ты, ночь бездомная в порту,

      в вас много Вечного Веселья —

      Бог – только Бог в земле чужой.{2}

      В пределах черных Сомали,

      в Париже, Праге и Шанхае

      он, черный горечью земли

      и потом пьяный, мирный парий

      в Напоминанья час и день

      с семьей за чистый стол садится

      – когда есть стол, семья и сень! —

      за ним трапезовать – молиться.

      Здесь раб для мира – господин,

      воскресший дважды – трижды в сыне.

      И тихо спрашивает сын,

      уже рожденный на чужбине

      – дитя, великого росток,

      дитя, великая надежда,

      но смирен, хил и бледноок,

      пришедший и возросший между

      великих лет, всегда один,

      с самим собой в игре и плаче —

      и тихо спрашивает сын:

      «отец, что этот праздник значит?»

      И слышит сын ответ отца,

      необычайно и сурово —

      от измененного лица

      неузнаваемое слово:

      «Мой друг! привык ты называть,

      всю жизнь скитаясь вместе с нами,

      нас – двух людей – отец и мать:

      увы! не теми именами.

      Но знай теперь; твой род высок,

      ты вовсе сын не человека.

      Отец твой это он – наш Рок,

      дух жатв таинственного века.

      А Мать твоя – не смею я

      произносить такое имя! —

      Отчизна наша – мать твоя.

      В небытии… в разделе… в дыме…

      Но за ее высокий час

      возмездья или воскресенья

      проходим мы теперь как раз

      день казни нашей, день плененья;

      как сон, проходим пустоту,

      скитанья в мире и раздумья.

      Храним безмолвную мечту,

      блюдем смиренное безумье…»{3}

      Все богоделанно в природе:

      богорасленные сады,

      плакущей ивой в огороде

      укрыты нищие гряды;

      мироискательные воды

      у пастбищ мирное гремят;

      кровосмесительные годы

      отходят дымом на закат;

      звуча

Скачать книгу