шум, гниющие объедки и балконы, обвешанные тряпьем. На тот момент в нем насчитывалось тринадцать миллионов жителей. Помои выливались прямо на дорогу, вонь выедала глаза, и его безостановочно тошнило. А еще мужчина страдал от голода. То, что предлагалось на обед, вызывало только отвращение. Тухлые яйца мерещились повсюду. Однажды они зашли в какую-то забегаловку и заказали суп с лапшой. Перед ними поставили на первый взгляд аппетитное варево, и Иван Петрович зачерпнул ложкой еду. Вдруг один из туристов громко закричал:
– Это не лапша! Это червяки! Гляньте, у них глаза!
Отец наблевал прямо в тарелку и она стала полнее, чем была изначально.
В Японии остановились в Нагасаки. Здесь его приятно поразила стерильная чистота. На дне можно было увидеть брошенную спичку и каждую рыбу-худышку. Ни одного человека на улицах в рабочее время. Мандариновые деревья с плодами, упакованными в специальные пакеты. В магазинах продавалось все, и они даже затеяли с другом игру: придумывали самые невероятные продукты, а потом отправлялись на поиски и обязательно их обнаруживали. В Японии он купил магнитофон, две чистые кассеты и долго удивлялся, что кусок мяса стоит там столько же, сколько и цветной телевизор.
С тех пор Люська, готовившая пятилитровыми кастрюлями, в шутку объявляла: «Этого хватит на весь Китай».
У них было трое детей. Старший – Федор, средняя – Танька и самая младшая – Люська. Федор из всех считался самым умным. Учился отлично, имел правильные черты лица, матовую кожу и напоминал индийского актера Митхуна Чакраборти. Его шевелюру не брала ни одна расческа и часто на голове образовывались «птичьи гнезда». Он тогда просто прибегал к помощи обычной вилки с широкими зубчиками. Блестяще знал историю и всегда сказанное подкреплял датами. Обожал физику, законы термодинамики и все открытое Ньютоном. После школы ушел в армию, планируя после службы поступать в университет имени Шевченко на исторический факультет. Люська его очень ждала, обрисовывала уголки конвертов чайками и писала письма, шифруя их с помощью отзеркаливания букв. Из нее очень долго выбивали этот изъян, подозревая дисграфию или другие неврологические проблемы, а потом раздался тот набатный звонок, и в доме поселился страх.
Федор служил в морфлоте. Рассказывали, что сильно умничал, демонстрировал свой интеллект и высмеивал тех, кто кроме овец и коз ничего не видел. И вот однажды крепкие сельские ребята, выросшие на брынзе, банушах и сытных гуляшах, привыкшие к питательному горному воздуху и закаленные купанием в стремительных горных речках, закатали рукава тельняшек и жестко его избили. Большинство ударов пришлось по голове и по кистям, которыми он прикрывал макушку. Когда упал без сознания – окатили водой и вернулись в кубрики, словно ни в чем не бывало. Федор очнулся, с трудом встал на ноги и выпрыгнул за борт. Барахтался и пытался куда-то плыть, размахивая сломанными руками. Его выловили, словно огромную раненую рыбину, уложили на палубу и укрыли,
