И гинеколог, начиная с порога, каждый раз пугала своим шершавым голосом:
– Девушка, вам рожать нужно срочно! Вы понимаете, что вы перезревшая?
И продолжала что-то записывать засушенной, как гербарный листок, рукой.
Ее до сих пор, любя, называли Ёжиком, как в студенческие годы. До сих пор писали в «Одноклассниках» все шестьдесят человек с курса и слали пасхальные открытки. А еще фото своих детей, недавно перенесших ветрянку.
Тогда все было по-другому. Проще, что ли? Она болела за полтавскую «Ворсклу» и за киевское «Динамо», любовно называя Реброва – Ребрушечка. Просыпалась счастливая просто так, а не потому, что удачно прошли переговоры с финнами, и после сна коротко подстриженные волосы с рваной челкой торчали в разные стороны и напоминали иглы дикобраза.
Катя завтракала хлебом с маслом и шла на рыбалку, пропуская нудную первую пару по истории украинской культуры. В камышах хранилась самодельная удочка, а наживкой служило тесто на подсоленной воде. Она прогуливала лекцию, смотрела, как низко стелется вода, возвышаются сплюснутые холмы на противоположном берегу и думала, что все еще будет. Чуть впереди. На перекрестке улиц Сковороды и Школьной.
Вода тогда стояла ровная, неподвижная, как в стакане. Немного пахнущая погребом от затянувшегося покоя. Солнце не прощупывалось, и с утра начинался поздний вечер, продолжающийся бесконечно. Осень выглядела притихшей, словно кем-то пристыженной, и чайки переговаривались еще с детства сорванными голосами. На пристани непрерывно курил сторож, доставая табак прямо из кармана, и рыба почти не клевала, обминая ее крючок. Но она все равно сидела в единственном теплом свитере, который растянулся от бесконечных стирок и легко натягивался на колени. Мечтала, наклонив голову на бок, и ленивый ветер трогал ее всю: и гладкую щеку, и руки в мелких бородавках, и вязаные шерстяные носки. А потом шла семь километров домой через мост на другой берег. С первыми приступами темноты дорога становилась безлюдной, из-за постоянных слухов о маньяке, который прятался под мостом и стягивал девчонок за ноги. Поэтому девушки старались ходить строго по центру, куда не смогут дотянуться руки даже самой невероятной длины.
Этот студенческий городок был, по меньшей мере, странным. В нем еле помещались тридцать тысяч жителей, но у каждого была святая обязанность один раз в неделю отмечаться на рынке. Стоять парами-тройками, громко беседовать, рассматривать товар, вытирать платком подвижные губы и осуждать тех, кто не пришел.
Тут все варились в собственном жидком соку и не любили чужаков. Целыми династиями сажали гектары огородов, высматривая через забор, не взошла ли у соседей руккола раньше, выносили на рынок банки с жирным лечо и побитые молью свадебные платья. Здесь любили гадать, ворожить и лечиться у колдунов, а поликлиника при въезде стояла, как неживой сероватый прямоугольник, посещаемый только в самом крайнем случае. А еще конкурировали между собой семь школ, и из них бесконечно переводили детей в поисках чего-то
