ибо на столе стояло то, что любил Кейт – свежий хлеб, ветчина, местный сыр и кувшин эля.
Но аппетита у него не было.
Комната Роу, книги Роу, тщательно выбранные Роу картины – все кричало: «Самозванец!» Кейт не сомневался, что если его брат смотрит с небес, то роняет слезы или скрежещет зубами. А все из-за спора, когда они наговорили друг другу такого, о чем оба потом пожалели, и, может быть, потому, что оба сказали правду.
Роу наставлял брата относительно его будущего и его поведения.
Кейт негодовал и возмущался тем, что брат возомнил своим долгом и даже правом давать ему советы, считая, будто Кейт нуждается в них. Сам он не намеревался спорить, но разговор вырвался из-под контроля.
Мнение Роу о нем переполнило чашу: безответственный, эгоистичный, беззаботный, недисциплинированный. Да, армейские сплетни свое дело сделали.
Кейт парировал тем, что брат бесхребетный, ограниченный, что все поднесено ему на блюдечке по праву первородства, а сам он не способен ничего добиться.
– Считаешь, будто ты действовал бы лучше? – огрызнулся Роу. – Тогда тебе надо радоваться, что у меня нет сыновей. – Кейт запротестовал, но Роу не обратил на это внимания. – Думаю, ты пир закатил, когда мой единственный сын умер.
Кейта это ошеломило, он не получал известий об умершем новорожденном. Он так и сказал, извинившись и выразив соболезнование, но брат ему не поверил.
Его вынужденную безучастность Роу расценил как радость, и эта незаживающая душевная рана сделала его глухим ко всем аргументам Кейта. Если бы он тогда попытался убедить Роу, помогло бы это избежать взрыва?
Как бы то ни было, их высказывания становились все более резкими, и Кейт выскочил из дома в ярости. Взял в конюшне лошадь и поскакал в Нордаллертон всего с несколькими монетами в кармане и больше не видел брата.
Дверь открылась, вошла мать.
Гнев Кейта еще больше распалился. Библиотека – это святая святых графа, сюда никто не смеет входить без приглашения. И если он граф, то пусть к нему относятся соответственно, черт побери!..
Округлившиеся глаза матери остановили его. Она словно увидела опасность. Кейт подавил ярость, но знал, что если заговорит, весь его сарказм вырвется наружу.
Мать облизнула губы, возможно, и ей было трудно говорить.
– Твои невесты. – Она протянула ему несколько листков бумаги.
Кейт молча взял их, нелепость ситуации спасла его. На первом листе было написано шесть имен с комментариями, на втором – двенадцать, на третьем – четыре.
– Это что, гарем?
– Не глупи! – отрезала мать. Наверное, она, как и он, вздохнула с облегчением, вернувшись к привычной семейной конфронтации. – Выбирай, Кейтсби, выбирай. Ты несколько лет не был здесь, и сомневаюсь, что твои недавние приключения привели тебя туда, где ты мог встретить достойных молодых леди.
«Как ты удивилась бы, мама! При условии, что к достойным относятся дочери и вдовы богатых простолюдинов».
– Я
