то прислушался, все так же не дыша, ощущая, как сердце бешено колотится в груди.
«Глупость, глупость, глупость, – вертелось в его голове. – Здесь никого и ничего нет. И быть не может!»
Он шумно выдохнул и изголодавшиеся легкие, наконец, втянули в себя свежий воздух, с шумом и деря горло.
«Идиот», – подумал о себе Антон, и провалился в глубокий сон.
2
Сон не желал уходить. Он снова и снова продолжал накатываться словно волны на берег. Где-то в глубине зародилось ощущение, что неоконченный отлив вдруг сменится новой приливной волной. И с каждым накатом она все больше и больше будет забирать реальный песчаный берег, погружая его в иррациональную фантазию на самое дно покрытого тьмой океана.
Сон всегда манил его своими интересными иллюзиями, порой необузданно глупыми, а порой чертовски реалистичными. И иногда хотелось продолжать плыть в этих волнах, даже нырнуть в них с головой и никогда, никогда не всплывать. Но сон – есть сон: забывчивый, приносящий краткие минуты неких ощущений, некоего осадка, порой приятного, порой не утешительного, а порой загадочного и странного.
Но этот сон не манил.
Хотелось вырваться из него. Как можно быстрее всплыть на поверхность его океана и, добравшись до берега, даже не смотреть на отбывающие в отливе волны.
Но песок вновь и вновь продолжал намокать, с каждым напором не желавшего покидать его сна. Вот только берег становился не просто темным от влаги – он багровел, словно океан был из крови. А подсыхая, он становился непроглядно черным, пульсирующим.
Но Антон более не желал этого сна. Он его пугал. Тревожил. Словно забытые детские воспоминания о чем-то плохом, постыдном, невероятно чудовищном. Он пытался гнать от себя эти мысли, эти обрывки ненужного прошлого. Прошлого, которое он когда-то забыл и более не хотел возвращать. Того прошлого, которое не единожды приходило к нему во снах, заставляя просыпаться глубокой ночью от душившего его крика, от сковывавшего грудь ледяного ужаса, и с бешено бьющимся сердцем. В такие темные часы он сидел в постели, хватая ртом воздух, словно утопающий, чудом выкинутый волной на берег, и слушал, как глубоко внутри, с силой ударяясь о ребра, колотиться его вечный не устающий моторчик, гулким эхом отдаваясь в голове. Сидел не шевелясь, надеясь, что не кричал на самом деле, что мирно спящая рядом Катя действительно спит, а не притворяется, застыв без движения, покрытая гусиной кожей, в ужасе от своего мужа.
И так он сидел до первых проблесков рассвета, чувствуя онемение и холод во всем теле. Не думая ни о чем, взирая в темноту. Гоня все мысли о вновь прожитом во сне кошмаре.
Иногда он думал, что если попытаться вспомнить сон, не ожидая, пока тот не торопливо уйдет, оставляя за собой вязкий шлейф страха, а спокойно помахать ему на прощанье руко, то он уйдет на всегда. Оставит его в покое и, наконец, прекратит терзать его мутную память. Но приходившая следом паника, заталкивала эти мысли
