на кровати больного.
Правая кровать была аккуратно застелена, подушка топорщилась в изголовье треугольником.
В проходе по левую руку Ларина стояла стойка с капельницей. Стеклянный флакон был почти пуст, но скорость с которой в колбе системы падали капли, предполагала, что этого хватит еще на долго. Антон заметил, что прозрачная, наполненная лекарством трубочка, вела не к руке, а к более тонкой трубке, выглядывающей из-под залепленной пластырем повязки на левой ключице больного.
Когда они вошли, Ларин открыл глаза и посмотрел в их сторону, слегка повернув голову. Ни одна другая часть тела не шелохнулась.
– Как самочувствие, Сергей Петрович? – спросила медсестра, лишь коротко на него взглянув, и подошла проверить капельницу. По всей видимости, она и не ожидала услышать ответ. Пару секунд она постояла, вглядываясь в падающие в колбе капельной системы капли, считая скорость. И удовлетворившись, повернулась к Антону. – Состояние тяжелое, – проговорила она. – Тетраплегия… – замялась на секунду, улыбнулась. – То есть, ноги, руки пока парализованы. Плюс, слабое сердце, и давление не держится. В капельнице допамин, который его нормализует. Если он закончится, пока вы будете тут, то позовите, пожалуйста. Хорошо?
Антон кивнул, не сводя глаз с осунувшегося, с заострившимися чертами серого лица бывшего капитана милиции.
Медсестра взглянула на больного, потом на Антона, и, словно извиняясь, проговорила:
– Иногда он приходит в себя, но по большей части бредит.
Она замолчала, взглянула на наручные часы, и, извинившись, сказав, что ей пора делать уколы, вышла из палаты. Дверь она закрыла не плотно, оставив щель с носок ботинка. Проводив ее взглядом, Антон подошел ближе к старику, встав в проходе между кроватей. Ларин, словно изучая неожиданного посетителя, не сводил с него настороженных глаз. Ни один мускул не дернулся на его лице, правая половина которого казалась оттянутой книзу.
– Здравствуйте, – проговорил Антон. – Меня зовут…
– А-а, мелкий поджигатель, – еле слышно прохрипел Ларин. Его губы едва шевельнулись, а в глазах блеснул небольшой огонек понимания.
«Что еще за „мелкий поджигатель“? – подумал Антон. – Старик бредит. Какого черта я вообще тут делаю? На что я, черт побери, надеюсь?»
От неожиданно накатившей на самого себя злости, на его глазах выступили слезы.
– Я тебя помню… Зачем ты сюда вернулся? – теперь голос старика больше походил на шелест – сухой и безжизненный.
– Что? – удивился Антон. – Как вы меня можете помнить? Столько лет прошло.
– Лет? – прошелестел Ларин. Его взгляд, казалось, сверкал под подернутой старческой мутью роговицей, от чего было сложно представить, что прячущийся за ними разум, сейчас бредит. – О, еще можно доказать, что это ваших рук дело… Ты и твои друзья… – он сделал пару еле заметных вдохов, потом продолжил: – Мне следовало сразу вас прижучить…
