забывать и про странный, сложенный вчетверо листок с машинописным текстом в заднем кармане его джинсов.
Его вновь пробрало холодом. Он остановился и застегнул ветровку. Взглянул на здание гостиницы с примыкающей к ней библиотекой.
«Я снова здесь. Что за странный перекресток, – с некоей иронией подумал он. – И что, это все? Теперь домой?»
В который раз за этот день, он взглянул на большое здание дома культуры.
«Нет, пожалуй, домой еще рано. Вот только где…» – он развернулся на сто восемьдесят градусов, и, глядя прямо перед собой, пошел вперед.
Когда-то же он здесь жил, и пусть это было двадцать четыре года назад, это город не должен быть для него совсем незнакомым. Да, прошло много лет и он был мальчишкой, когда ему пришлось уехать, но он здесь жил. И как все мальчишки, живущие в маленьких городках, он должен был знать каждый его переулок.
Память упорно молчала, но инстинкты вели его в нужном направлении. И Антон в этом не сомневался. Он уже видел приближающееся бледно-розовое старое двухэтажное здание, и, хоть и смутно, но осознавал, что это инфекционное отделение.
Он вдруг увидел себя в палате, казалось еще более старой, чем само здание, с облупившейся пожелтевшей краской на стенах. Увидел некогда белую с черными сколами на эмали металлическую раковину в углу и маленький кран с одной лишь холодной водой. Палата с двумя кроватями, которые, когда в них ложишься, провисают чуть ли не до пола; одна застелена, на другой только в серую с розовым полоску матрац, весь в желтоватых и коричневых разводах. И он стоит у окна, ждет, когда придет его мама и передаст через форточку тарелку с домашней едой, завернутую в полотенце и целлофановый пакет, чтобы сохранить тепло. И чтобы дотянуться до окна, она встанет на проходящие под ним трубы отопления.
Сколько же ему тогда было, лет десять? Меньше?
Образ моментально померк, оставив в голове лишь тревожный отзвук предупреждающего молотка. Память не желала уступать, не давая ни единой возможности покопаться в прошлом. Но словно море, поддавшееся гравитации, накинула небольшую волну на высушенный песчаный берег его минувших дней.
Антон подумал о приливе. Почему бы простой волне не стать приливом и не затопить весь этот преданный забвению засохший пляж? Постепенно с каждым накатом заполнять все больше и больше, пока, наконец, в его голове не останется ни одного слепого пятна?
Тревожный молот ударил громче.
Он вспомнил, о чем подумал вчера, когда поднялся с пола после потери сознания: «Интересно, если я вспомню все, – я умру или излечусь?»
Вопрос казался ироничным и иррациональным, но в приступах накатывающей от попыток вспомнить мигрени, все же становился весомым.
Но краткое, так с легкостью вырвавшееся на поверхность, воспоминание о больнице оставляло надежду и требовало все больше и больше.
«Интересно, – подумал Антон, – когда слова тети Тани о том, что прошлое должно оставаться
