я резко, рывком. Скорее всего, сразу после того, как меня, а вместе со мной и город с «Панорамой» в центре погребла под собой каменная громадина. Сразу – потому что не успел упасть, или отшатнуться от бронированного панорамного стекла. Даже рук от него не оторвал – так и держал их перед собой, словно пытался остановить тот самый чертов метеорит.
– И ведь получилось? Получилось?! Или никакого метеорита не было? И город…
Города, кстати, тоже не было. Если только меня не обманывали глаза. Впереди, метрах в двадцати, не дальше, стоял лес. Из тех, какие называют вековыми. Я бы назвал его даже многовековым. Причем деревья – толстенные и высоченные, как на подбор – росли редко, словно ограниченные каждое ареалом питания, которого они больше никому не уступали. Даже траве – судя по тому, что лесная подстилка состояла исключительно из опавших листьев разной степени усыхания, и каких-то плодов, похожих, наверное, на желуди. Почему желуди? Так и деревья, что стояли мрачными колоннами, с листвой, совершенно не дрожавшей на ветру, были похожи на самые обычные дубы. Только агромадной величины. И еще – они были словно нарисованы; на картине, с обратной стороны панорамного стекла. Только вот никакого стекла не было. Я невольно мигнул, и какая-то преграда на месте бывшего толстенного окна все же проявилось. В виде столь же прозрачной, чуть мерцающей пленки. До которой от моих пальцев было…
– Да всего ничего, – пробормотал я, переводя взгляд уже на свои руки.
Они тоже мерцали каким-то неестественным блеском. Нет – не мерцали, а буквально полыхали внутренним огнем, по сравнению с которым слабая пелена нового панорамного ограждения как-то совсем не катила. Интенсивностью своей освещенности. Это было как сравнить морской прожектор с карманным фонариком. И фонариком тут был не я. В смысле, не только руки, но и весь я! Это свечение я видел даже сквозь куртку с рубашкой, и брюки с трусами-боксерами. Да что там говорить – в таком зрении я видел даже каждый из пальцев на ноге! Пошевелил ими, и различил каждый из них, с трудом ворочающиеся в тесных мокасинах. Тут я еще раз мигнул – уже сознательно. И увидел те самые мокасины, начищенные утром по случаю первого рабочего дня, плавно перетекшего в это вот «приключение». Еще одно шевеление веками, и пальцы опять шевелятся, видимые светящимися суставными цилиндриками, и кончики пальцев на руках еще более яркими искрами огня тянутся…
– Уже дотянулись, – констатировал я, – до того самого стекла, которого уже нет. А что есть?
Была та самая пленка, теперь уже искрящая гораздо интенсивнее; особенно в тех местах, где ее касались десять кончиков моих пальцев. Тоже, естественно, десяти. И эти самые кончики чуть покалывало. Не больно; скорее, даже приятно. Создавалось ощущение, что из меня в этот экран истекало что-то мое, благоприобретенное. Какая-то энергия. А я хомяк еще тот. Чужого, в общем-то, не надо, но и своего никому не отдам. И я
