тем не менее довольно близки. Да и настроения – полный набор от искреннего недоумения до шока – все-таки оказывались очень схожи.
Разумеется, трение никуда не делось. Оно неизбежно, трение, когда сходятся на одном сравнительно небольшом корабле звездолетчики, десантура, пилоты-истребители и ученые, причем среди последних есть, страшно сказать, женщины. Да, трение никуда не делось, однако, вопреки обыкновению, оно не перерастало в открытую неприязнь. Нашлась тема поинтереснее, чем обычное выяснение, кто круче, принятое в компаниях, где сходились пилоты с десантниками или военные с людьми сугубо штатскими. Благостное это состояние, правда, вот-вот должно было закончиться. Как только сводки новостей перестанут давать пищу для обсуждения, грызня обретет привычную остроту. А пока члены экипажа непринужденно заглядывали на огонек к ученым, пилоты снисходили до бесед с десантом, а две женщины, химик и биолог, те вообще были везде и одновременно. Так уж они устроены, женщины. Любые. Хоть биологи, хоть парикмахеры.
…– И все-таки, я уверен, такое могло случиться только в России, – убежденно заявил Отто Ландау, еще на Весте получивший от Азата прозвище Фюрер. – У вас к власти всегда приходят люди нечистые.
– Конечно, – безропотно согласился Азат, больше известный в роте под именем Пижон, – однажды, страшно подумать, грузин страной правил. Ох и досталось же чистым! Особенно когда у них монархию восстановили.
– Да я не о крови, – досадливо поморщился Ландау, – я о моральной чистоплотности. Власть должна быть у людей кристально честных и чистых. У людей с высоким чувством ответственности…
– Откуда бы взяться таким в несчастной России? – с чувством продолжил Пижон. – Зато прыжковые двигатели у нас изобрели. Русские, может, честностью не отличаются, зато у нас ушлости на десятерых.
– Молчал бы, русский, – беззлобно подначил Лонг. – Ты когда в зеркало последний раз смотрелся?
– Да я не о крови, – фыркнул Пижон.
В тесной шестиместной каюте собрался обычный состав спорщиков. И, как обязательный довесок, присутствовали Айрат с Азаматом. Слушать они не слушали: Азамат резался в шахматы с «секретарем», Айрат дремал, воткнув в одно ухо наушник от плеера. Двоим из «трех танкистов» было совершенно все равно, кто на этот раз выйдет победителем в затянувшейся дискуссии о «Русском ковене», но, поскольку они делили каюту с Пижоном, а тот день без спора считал прожитым напрасно, приходилось терпеть. Айрат выходил из сонного транса, когда громкость голосов превышала допустимый с его точки зрения уровень. Недовольно открывал глаза. Обычно этого хватало, чтобы спорщики сбавили тон.
Еще на Веронике Азат наградил кличками почти всю роту, без малого девяносто человек. Прозвища у него, надо признать, получались меткие и прилипчивые. Сам он нисколько не возражал против Пижона, Айрата же почти сразу начал именовать Айда-пину. Это безграмотное, зато наиболее часто употребляемое Айратом словосочетание очень точно отражало его сущность. Вместо «пину», конечно, следовало бы
