Да и вообще, дались вам эти ошибки. Для этого редакторы и корректоры есть – вот пусть и исправляют.
Я посмотрел на Лешу – он, как и прежде, бегал глазами по страницам.
– Дай-ка гляну… – прошу я его, и принимаю без особой охоты отданную мне папку с черновиком.
– Дались вам эти ошибки? – повторяет он тихо, и отворачивается, чтобы не мешать мне.
Я изучал свои записи внимательно, слово за словом. Вот мои пометки карандашом – что-то зачеркнуто, что-то втиснуто между строками. Но вот… удивительно! Я чуть не подскакиваю на месте!
– Леш, извини, но я домой сейчас пойду. И… папку с собой заберу.
Он тяжко вздыхает:
– Ну, Андрей Иваныч, что вы так расстраиваетесь?! Это так важно? Вы писатель, а не лингвист!
– Не в этом дело, Леш. Извини еще раз, – и ухожу.
Я, сам не пойму зачем, специально оттягиваю момент, когда сяду разбираться в этой ерунде. Иду ставлю чайник. Делаю на скорую руку салат из пекинской капусты, крабовых палочек, кукурузы, брынзы и сметаны. Но так и не притрагиваюсь к получившемуся чуду, сложив еду в холодильник. Лишь делаю кофе с молоком и нарезаю на тарелочку оставшийся сыр. Я всегда в еде больше остального любил сочетание сладкого и соленого.
С чашкой и тарелкой иду в комнату, ставлю их на журнальный столик, сам сажусь в кресло и достаю из тряпочной сумки папку с черновиком последней статьи. Странные противоречивые чувства борются внутри меня, как бывает каждый раз, когда я соприкасаюсь с опасностью (чем-то, что может изменить мою судьбу до неузнаваемости). Страх, желание бросить дурную затею, закрыв на все глаза, и предвкушение чего-то нового, интересного, необычного, манящего вперед, заставляющего плюнуть на инстинкт самосохранения, и в омут с головой. Если бы я слушал свои страхи, то не пошел бы в журналистику.
…Спустя всего несколько секунд я уже перелистывал знакомые страницы, внимательно осматривая каждый миллиметр, пробегая взглядом по строкам, силясь найти ответ.
Дело в том, что мой последний черновик, который я успел проверить, и который был выбран только лишь из соображений прилежной орфографии, сейчас ничем не отличался от тех ужасных записей “второклашки”, хранящихся в других папках. Я спрашиваю, каким образом, вашу мать, за пару дней мог измениться текст, написанный чернилами?!! Это же не компьютер, где можно стирать и перепечатывать сколько угодно раз. Это же, черт побери, бумага. Бу-ма-га! Самая обычная. Купленная в канцтоварах неподалеку.
Я сидел в кресле, держась за голову, в которой никак не могло уместиться столь странное поведение текста “Как?!” Ну, как могут из слов просто исчезать буквы?! И запятые? Я сам помню – вот именно возле этой пометки было все правильно написано. Помню, еще подумал: “Ого, слово какое сложное – “легкоусваиваемый”, а написал правильно! Молодец какой!”. А сейчас? Что это за обрубок – “легкоуваивемы”. И ведь точно помню… помню?!
Честно говоря, я вообще ничего не понимал. Сотни раз бывая в сложных, иногда просто безвыходных ситуациях, я выбирался только лишь
