ты метр шестьдесят восемь с прической».
Это даже между ними считалось запрещенным приемом. Как тогда быть с Наполеоном?
Саша был скорее кругло-, чем яйцеголовый, во всяком случае, круглолицый и в общем довольно симпатичный. Глаза серые, всегда насмешливо прищуренные – Валентин толком не мог понять, он ехидный или ироничный. Саша отвечал, что это одно и то же, только «ехидный» – бытовое название. Немного портили лицо результаты юношеского увлечения. Учитывая рост и характер, Саша не мог не принять меры – он серьезно занялся боксом и стал кандидатом в мастера. Нос ему попортили, не слишком, чуть-чуть, а вот губы разбили. Оказывается, и губы тоже от бокса страдают, теперь его улыбка даже без старания кажется ехидной.
– Почему попортили? – не соглашался он. – Шрамы мужчину только украшают. – Если судить по успеху у женщин, он был прав. И утверждал: в наше время мужчине не нужно охотиться, нужно только не сопротивляться.
А, кстати, знаете, почему он бросил бокс? Надоело отвечать, в какой категории он выступает – в наилегчайшей.
Так комплекс или только противоречия?
На работе Саша занимался экономическими проблемами, а когда становилось скучно, то подключался к журналистским расследованиям, отчего становилось «весело» не только ему, но и редактору. Редактор связывался с Любой и спрашивал, дорожит ли она мужем. Иногда помогало. Но Саша чаще переходил на нелегальное положение. Увы, и в новой, довольно успешной, Украине «всегда есть место подвигу».
Может, вам образ показался слишком эксцентричным, ничего не могу поделать – какой есть, такой есть.
– Ну, что стряслось? Валя, у меня мало времени. Через два часа планерка. Если я не найду чего-нибудь жареного, пожарят нас. Сгорим. Тираж падает.
– Все газеты падают, – Валентин думал не о газетах.
– Ну конечно, для тебя все падают. А я – не все. Но дело не в этом. Тебе нужно поговорить. Но у меня тоже есть желание.
Валентин понял его обиду, но переключиться на другую тему не мог.
– Саш, я понимаю и хочу, чтобы твое желание исполнилось. – Он остановился. – Но… у тебя одно на уме. Мне сейчас не до этого. Извини, ты пока ничего не заказывал? Давай тебе сто коньяка, мне – пятьдесят. Я уже причащался. И кофе. И по бутерброду.
Валентин знал, что Саша ездит общественным транспортом или, если припечет, на редакционной машине, с шофером. Он говорил: если бы был за рулем, то получал бы ноль информации. Не было бы контакта.
– Заметно, что причащался, аромат… С утра, в рабочий день, Лавров! Мой журналистский нюх говорит, что не зря приехал. Понял. Переключаюсь на тебя.
Пока они заказывали, пока им принесли, пока выпили коньяк и отхлебнули кофе, Валентин мрачно молчал. Саша вопросов не задавал, хотя время от времени ногой постукивал. Он знал, что в интервью нужно уметь ждать, как на охоте. Он умел владеть своим темпераментом.
И действительно, шлюзы открылись,
