тишина.
Тут даже Бошку присвистнул.
Птицелов открыл дверь, подставил половинку кирпича, чтобы она не закрылась и проветрилась лачуга поскорее. Распахнул единственное окно. Принялся неизвестно зачем поднимать и расставлять на места банки-склянки. Тут соль, тут жир, тут огарок свечи, тут сухой горох…
Бошку повздыхал-повздыхал да вышел.
Уйду, думал Птицелов. Сегодня же уйду. На север, в Столицу или еще дальше. В черную пустыню без конца и края. Следом за железной птицей, что вовсе не железная, а из плоти и крови, как я. Сколько бы миров не скрывалось в той пустыне, я обязан побывать в каждом из них. Я найду Лию. Или отомщу за нее…
А действительно – сколько тех зерен Мировых Светов может быть посеяно в бесконечной пустыне? Птицелов силился представить, но получалось у него неважно. Чаще всего ему виделась разрезанная пополам головка сыра.
В сыре были дырочки – миры-пузыри. В таком случае выходило, что пустыня – твердая. И что пространства, отделяющие миры-пузыри друг от друга, – это толстенные перегородки.
Для птиц – даже для железных птиц – каждая такая перегородка стала бы непреодолимой. Птица – ведь не червь. Птица не сможет прогрызать себе ход в твердом сыре…
Размышляя таким чином, Птицелов не услышал, а точнее – не понял, что Пакуша уже заткнулась. Замолкла неожиданно, словно ей закрыли рот ладонью, словно вдавили свиным рылом в обшивку украденного дивана. И что мутанты за стенами лачуги больше не бормочут невнятные угрозы в адрес шестипалого чужака, а скорее хнычут в безбрежной тоске обреченных на никчемную жизнь и мучительную смерть.
Кто-то поднялся на крыльцо.
Кто-то застыл на пороге, буравя спину Птицелова взглядом.
Птицелов обернулся.
Дядька Киту едва держался на ногах. Правая сторона асимметричного лица была превращена в месиво одним ударом когтистой лапы. Глаз вытек, сквозь разодранную щеку виднелись зубы, ухо висело на лоскуте кожи. Левая рука от предплечья до кончиков пальцев обмотана окровавленной тряпкой, раны на ногах перевязаны самодельными бинтами.
В правой руке Киту сжимал двустволку. Винтовке тоже досталось: приклад в щепки, ствол согнут.
– Лия! – позвал Киту. – Лия, ты вернулась?
Он вошел в комнату, уставился единственным глазом на учиненный соседями погром. Потом поглядел на Птицелова, снова заревел:
– Лия! Где ты, тростинка?
– Нету ее, дядька Киту… – сказал Птицелов мрачным голосом.
– Нету? – переспросил Киту.
– Не вернули… – признался, опустив голову. – Я не вернул…
Киту взмахнул винтовкой.
– Не вернул? Как это – не вернул? Ты же обещал? Ты же как сын мне обещал! Ты клялся!
– Я слишком поздно догнал Лесоруба! – заорал в ответ Птицелов. – Лию забрала железная птица! Я ничего не мог поделать!
– Железная птица! – выдохнул Киту. Потом заревел:
