сказала баронесса, указывая ей на занавес огромной кровати, стоявшей по тогдашнему обычаю среди комнаты на возвышении. – Спрячься в складках этого занавеса.
– Мама, мама, мне страшно, – заговорила девочка, испуганная слезами и ужасом кормилицы и готовая расплакаться сама.
– Молчи, дитятко, Бога ради, молчи! – сказала Марта, кутая дитя в плащ.
Едва кормилица успела завернуться в широкие складки тяжелого шелкового занавеса, как мощная рука сильно потрясла дверь.
– Кто там? – спросила Эдвига.
– Черт возьми! Вы знаете кто, сударыня, – отвечал грубый и нетерпеливый голос барона. – Отворяйте!
Она еще раз взглянула на кровать, чтобы убедиться хорошо ли спряталась Марта, потом отворила дверь.
Фон Риттмарк вошел так стремительно, что чуть не сбил Эдвигу с ног.
– Где эта женщина? – спросил он, озирая комнату пытливым взглядом. – Не корчите из себя невинность, я говорю о той женщине, которую сейчас привел сюда ваш проклятый паж: его я задеру до смерти.
– Вы, кажется, видите, что я одна.
– Советую не шутить моим терпением, сударыня. Здесь у вас женщина… и ребенок.
– Ребенок? – повторила баронесса, притворяясь удивленной.
– Да, ребенок, ваша дочь, если хотите знать… Вы видите – я все знаю. Не бесите же меня ложью!
Он оттолкнул баронессу, которая стояла перед ним, и быстро обошел комнату, страшно ругаясь.
– Будь они прокляты, чертовы дети! – вскричал барон, взбешенный бесконечными поисками. – Куда запропастилась эта баба? Если она сейчас не выйдет, я клянусь ободрать ее живьем… Скажете ли вы мне наконец, где она? – крикнул он, схватив баронессу за руку, и так сильно, что она вскрикнула от боли.
– Мне больно, – промолвила она.
Он, не отвечая, выпустил руку бедной женщины и, снова принявшись за поиски, направился к кровати.
– Нет ли ее в кровати? – проворчал он.
Холодный пот выступил на лбу Эдвиги. Ее дрожащие руки судорожно стиснули ручку кресла так сильно, что сломались ногти.
Риттмарк подошел к постели; он переворошил даже подушки, но забыл заглянуть за занавес.
После минутного колебания он снова подошел к баронессе, ругаясь во всю мочь.
– Посмотрим, не посчастливится ли другим больше, чем мне! – сказал он.
Он отворил дверь в коридор и позвал своего любимого пажа Георга Мансбурга, того самого, который недавно подсматривал в коридоре.
– Георг! Георг! – кричал барон. Ответа не было.
– Георг, чертов сын, придешь ли ты? – продолжал барон.
Молчание продолжалось.
Взбешенный донельзя, барон вышел, оглашая замок перекатами своего хриплого голоса. Едва он успел выйти, как кто-то выскочил из темного угла в коридор, где сидел притаившись. Это был Филипп Гартман. Он бросился в комнату, когда Эдвига хотела быстро захлопнуть дверь.
– Барон
