некоторое время спустя Марьяна увидела перед собой задранную дикую козу, сомнения исчезли: конечно, это мог быть только тот самый волк. Ее волк. По-своему, по-звериному благодаривший старушку за милосердие.
МАРЬИНА ТЕРАПИЯ
Дед Семен пропал внезапно. Еще вчера бродил, вечно хмельной, по деревне, в надежде стрельнуть взаймы у кого-нибудь из односельчан денежную мелочь. Или, на худой конец, стопку-другую самогона.
Народ к шебутному, порой надоедливому, но, в сущности, безобидному пенсионеру, честно заслужившему праздный досуг, относился снисходительно. Деньги давали редко, чаще всего не давали вовсе. При этом говорили: "у тебя, старый, пенсия выше, чем наши заработки, так что перетопчешься". А наливать, бывало, наливали.
Человеком дедок слыл веселым, мастаком пошутить-поприбаутить, а в деревне зимой такая скука, что даже куры с тоски нестись переставали. Семен, считай, каждый день этаким фертом колобродил, в одиночку или с собутыльниками. С утра до вечера, пока супружница его, бабка Марья, не отлавливала муженька в каком-нибудь дворе. И ну домой гнать. Ругалась так, что за околицей кони тревожно ушами пряли:
– Совсем совесть пропил на старости лет, черт плешивый! Дома поросята не кормлены, дверь у стайки на одной петле болтается и вообще хозяйство в разрухе. А у него, окаяннного, одна гульба на уме. И куды в тебя столько алкоголя влезает, будь он неладен? Уж всю пенсию до копеечки отбираю, а ты все равно находишь, где и с кем причаститься…
Семен на женины причитания не реагировал-брел чуть спереди, блаженно улыбался и что-то мурлыкал в седенькую бороденку.
История эта повторялась чуть ли не ежедневно, и односельчане уже не обращали на парочку особенного внимания. Привыкли. Дескать, милые бранятся-только тешатся, даже если обоим за семьдесят.
И вдруг дед пропал. Не просто выпал из поля зрения деревенских, а исчез напрочь. Даже его пьяный треп во дворах слышать перестали. Бабушка Марья тоже попритихла как-то. Если и пройдет по улице, то смирно и не шумно, не тревожась и не озираясь по сторонам. А напомнят ей о Семене, отмахнется скороговоркой:
– Слава богу, уехал в райцентр. К родне погостить. Хоть отдохну малость, а то пьянками всю душу вымотал…
Неделя минула, другая, про деда ни слуху ни духу. Первыми обеспокоились его закадычные кореша-собутыльники, завсегдатаи здешних кустов и сараев. Незванно заявились к Марье и с места в карьер:
– Колись, бабка, куда мужика спровадила. Не способен он столь долго отсутствовать. Всю жисть из деревни ни ногой и на тебе-чемоданным настроением внезапно застрадал. Если б уехать куда надумал, нам бы непременно сказал, у его теплая вода в энном месте никогда не держалась.
– Да кто вы такие, чтоб вам обо всех наших семейных делах знать? – огрызнулась Марья. – Говорю же, уехал. Телеграмма пришла, что евоному троюродному братцу заплохело, вот и отбыл, наскоро собравшись.
– Покажь бумажку-то.
– С собой взял.
– На что она ему? Не на самолете
