и всем детям, и людям, и поросятам – сто пятьдесят килограммов, пребывающие в родовом стрессе, могли серьезно покалечить и взрослого, если бы не Второй. Одним прыжком он преодолел заборчик клетки и, встав между свиноматкой и детьми, что есть силы залаял, вмиг разбудив весь сарай. Задвигались даже кролики в клетках, а петух закричал много раньше положенного времени. Брюхо было дернулась на пса, чего в обычной жизни никогда бы себе не позволила, но, оказавшись с ним морда к морде, быстро сникла и, потоптавшись на месте с пару минут, к облегчению детей снова легла. Второго на всякий случай оставили в клетке. Он лег у морды Брюха, глядя ей прямо в глаза. Это нарушение всех правил сработало как нельзя лучше. Ни одной попытки подняться матка больше не предприняла.
Поросят от греха подальше убрали под лампочку, где в самом углу, не обращая внимания на загомонивший во всех своих частях сарай, уже приступил к своей доле Василий. Братья и сестры мертворожденного какое-то время тыкались пятачками в его тельце, пока кот, устав от этих странных претензий на его добычу, не передвинул ее глубоко в угол, почти полностью прикрыв умершего своим полнеющим с каждой минутой телом.
После скандала на седьмом Брюхо поросилась недолго. Восьмой и девятый родились с разницей в минуту. Десятый появился на свет через пять. Послед отошел как по учебнику – через двадцать минут. И по предложению Вали на этот раз он весь достался Второму – было за что. Да и Василий вряд ли обиделся. Доставшийся ему поросенок был едва ли не самым крупным в помете. Кто знает, что с ним было не так. За него было обидно, но и девять оставшихся было нормальным количеством для опороса. Так что ликование детей, когда все закончилось, можно было понять.
– Мелкий! Мы сделали это, Мелкий! – Кричал Герман, подняв брата на руки, а Валя, опустившись на колени, благодарила Брюхо, обнимая ее и целуя в пятак:
– Брюхо! Ты умница! Брюхо!
Валя, забывшись, говорила в полный голос, а едва не убившая одного из своих детенышей «умничка» томно жмурилась и похрюкивала в наступившем наконец покое – обе «грядки» заняли новорожденные. Ночной сарай гомонил на все голоса. Козы, овцы, свиньи, кролики, куры, индейки, перепела и даже утки на берегу словно приветствовали новых жителей. И только разбуженная криком Вали заснежено-замороженная деревня, не зная, в чем суть да дело, кляла ее последними-распоследними словами, призывая замолчать. Тщетно. Валя вспомнила о своем даре только спустя час, уже лежа в постели. Вспомнила. Испуганно прикрыла рот ладошкой. Но еще долго, укрывшись одеялом с головой, не могла сдержать счастливого, полного жизни смеха.
Вернувшиеся только к вечеру следующего дня родители даже и не знали, чем наградить детей. Всеобщая радость вылилась в спонтанную «вечеринку».
– Федя вообще тогда обезумел на радостях, – сетовала Даня, в то время как я принялся
