черпанула в ладоши студеной колодезной воды из ведра одной из баб, выпила и продолжила:
– Искал, искал… Так день прошел, и ночь наступила. А есть хотелось, аж сил нет. Ну, и выковал он меч булатный да убил вепря. И зажарил, и съел.
– Это хде он в лесу кузню нашел, ась? – Щербатая прищурила глаза и подбоченилась. – Что-то не вяжется твоя былина.
– А он руки золотые имел, – я улыбнулась. – Любое железо в его руках плавилось да формы принимало правильные. И вот съел он вепря и пошел дальше искать. А навстречу ему страж: рост богатырский, в плечах косая сажень, волос белый, как снег в горах, голос грозный, а взгляд колючий.
– Ой! – Настасья прижала ручки к груди.
– И не «ой». Взглянул страж на мужика – тот и обомлел. Глаза синим пламенем светятся, дымка черная за плечами плещется. И… – я замолчала, упиваясь ошарашенными глазами слушательниц. – …ушел.
– Как? Куда? – в один голос завопили бабы.
– А дети? – пискнула Настасья.
Я наклонилась к перепуганной девчушке и заговорила быстро, но достаточно громко для того, чтобы меня услышали сестры:
– Глаза у стража колдовские, самим Белобогом дареные. Глянет на тебя и всю душу видит. Коли нужда заставит зверя в его лесу бить, или поймет, что охота от голодной смерти спасает – не тронет. А коли ради наживы, да нервы пощекотать в лес придешь, то накажет. Сурово, обидно, так, что на всю жизнь память останется. Как себя в лесу поведешь, с такими дарами и назад воротишься. Это не он к нам, это мы к нему в дом приходим.
– А дети? – стояла на своем перепуганная Настасья.
– Дети? – переспросила я, снова улыбнулась и глянула на перепуганных баб. – Дети с первыми петухами сами из лесу вышли. С корзинами лесных даров. Они потом рассказывали, как Огненный пес ночью их согревал дыханием, а на утро дорогу показывал. Как зверя дикого рычанием отгонял, как от трясины зубами оттаскивал. И как страж им лукошки дал. А в лукошках – ягоды сочные да каменья разноцветные. С тех пор страж за теми детьми приглядывает да присматривает. Он лихих людей сразу видит. А тем, кто сирых да убогих обижает, нет хода в Серый лес.
– Брешешь, – рябая облизала пересохшие губы.
– А чего брехать-то? – я пожала плечами. – Мне бояться нечего, я бедняков не задираю.
Настасья улыбнулась и покосилась на сестер.
– Чем докажешь? – Вторая баба подбоченилась и метнула в сторону шелковой ленты настороженный взгляд.
– А мне доказывать не надо. – Я поднялась, покряхтела и, вспомнив, добавила: – А те дети живы-здоровы и по сей день. Один тута живет, в Верхних Заразах. У него и спросите, как жизнь складывается, когда за тобой синие глаза стража присматривают.
И пошла прочь, прихрамывая.
– А кто он, бабушка? – звонкий голосок Настасьи догнал меня у поворота.
– Знамо кто, – я снова улыбнулась. – Агний – кузнец.
Пока добиралась
