ища в длинных коридорах правильное направление. Хотя она и жила уже много лет в Париже, она так и не научилась ориентироваться в этом огромном подземном городе, где встречались многие линии подземки. Она ненавидела эту станцию, как ненавидела вообще все слишком крупное, сегодня же эта ненависть из-за дневного унижения еще более усилилась. Наверно, именно сейчас Юрген издевается над Пьером, подумала она, например, намекает на то, что моя вокальная техника не высшего класса, и надо это чем-то компенсировать. Нескольких лет учебы в Италии не хватило, чтобы довести вокальное мастерство до совершенства, опыт помогал скрыть недостатки, но полностью изжить их было, наверно, уже нельзя. Анника завидовала итальянкам, которые словно родились с ариями на устах, пели плавно и без усилий, всем остальным же приходилось помучиться, чтобы научиться даже правильному произношению, не говоря о владении голосом – да, итальянки тоже трудились и потели, взять хотя бы Стефанию, ее подругу по консерватории, которая упражнялась не меньше, чем она, но у нее эти труд и пот потом совсем не ощущались.
Вдруг она услышала за спиной шаги, вернее, как она поняла, эти шаги звучали уже некоторое время, но дошли до ее сознания только сейчас. Тяжелые небрежные шаги – так ходят самоуверенные молодые люди в сапогах, в ковбойских или в армейских, и следовали они точно за ней, в какой бы коридор Анника не свернула, она даже специально сделала пару зигзагов, внимательно прислушиваясь – шаги не отставали. Она почувствовала, как задрожали колени, и выругала себя – тут, среди толпы, не могло быть никакой опасности; однако, инстинкт был сильнее разума. Она уже думала вернуться бегом наверх, но как назло не было видно ни одной лестницы – и тут она оказалась на перроне.
Шаги смолкли, в чем не было ничего удивительного, преследователь, как и она, наверняка тоже остановился. Анника вынула из сумочки пудреницу, открыла ее и притворилась, что изучает лицо, на самом же деле рассматривая тех, кто стоял за ее спиной. Платформа была полна народу, наверно, поезд опаздывал, но, несмотря на это, она сразу распознала преследователя. Тот и не скрывал своего интереса к ней, таращась наглыми карими глазами прямо на нее. У него были темные кудрявые волосы и смуглая, словно доведенная до блеска воском для пола кожа, и он в самом деле был молод и самоуверен.
Араб, подумала Анника со страхом и отвращением и защелкнула пудреницу. Интуиция не обманула ее, с первых же секунд, как она услышала шаги, она представила их владельца именно таким – ибо кто еще, если не арабы, ходили по Парижу неторопливо, по-хозяйски самоуверенные – а ведь они и были хозяевами, все боялись их, старались им нравиться, Пьер, и тот постоянно говорил про ответственность, которую французы несут перед теми, кого они когда-то колонизировали. «Разве ты не помнишь, что написал Сент-Экзюпери про прирученного лисенка?» – спрашивал он укоризненно – укоризненно, поскольку Анника не разделяла терзаний его совести и имела на это причину.
Поезд подъехал, он был битком набит,
