конверт из-под телеграммы. «Лорд Лохмабен», – прочитал я выведенное карандашом имя при тусклом свете. Тогда мне стало все понятно. Мои друзья оставили свой дом, и Раффлсу нужно было объяснить все более понятно еще до того, как мы сюда пришли.
– Хорошо, – сказал я, – закрой дверь.
И он не только закрыл ее без звука, но и вставил туда болт, скорее всего, обтянутый резиной.
Через минуту мы работали над дверью, я с крошечным фонариком и бутылкой масла, а он с инструментом и с самым большим долотом, которое я видел. Йельский замок Раффлс даже не попытался вскрыть. Он был установлен слишком высоко на двери, примерно в футе над ручкой. Вскоре на уровне глаз Раффлса появилась целая цепочка отверстий.
Тем не менее часы в зале успели нарушить тишину дома еще два раза, прежде чем мы получили доступ в комнату.
Следующей заботой Раффлса было заглушить звонок у окна (с помощью шелкового платка из шляпы) и подготовить экстренный отход, открыв сначала жалюзи, а затем само окно. К счастью, это была спокойная ночь, и лишь слабый ветерок прорвался внутрь. После этого Раффлс стал работать над показанным ему мной сейфом за книжным шкафом, пока я стоял на стреме. Я стоял там в течение долгого времени, слушая громкие часы в холле и тихие звуки инструментов Раффлса позади. Все было спокойно, пока третий звук не взбудоражил меня. Это был звук осторожно открываемой двери второго этажа.
Я успел только открыть рот, чтобы прошептать предупреждение Раффлсу. Но его уши тоже легко уловили посторонний звук. Его фонарь погас, пока я поворачивал голову. В следующий момент я почувствовал его дыхание на шее. Было уже слишком поздно не только для того, чтобы прошептать ему что-то, но и для того, чтобы закрыть изуродованную дверь. Мы могли только стоять. Я замер на пороге, Раффлс занял позицию у моего локтя, и мы наблюдали, как человек, несущий свечу, спускается по лестнице.
Дверь в кабинет находилась под прямым углом к пролету, и для человека, который подходил к нам все ближе, не составило бы труда увидеть нас. Но вот нам было совершено не видно, кто приближается к нам, мы оставались в неведении до момента, пока человек не оказался совсем рядом. По шороху одежды мы поняли, что это одна из дам в вечернем платье, как если бы она не так давно вернулась из театра или с бала. Я незаметно отступил назад, глядя, как свеча подплывает к нам все ближе. Когда она оказалась в нашем поле зрения, я почувствовал, что Раффлс бесшумно закрыл мне рот ладонью.
Я мог бы легко простить Раффлса за это! Ведь на следующем своем вдохе я бы закричал. Девушка со свечой… девушка в бальном платье… поздно ночью с письмом в руке… была последней девушкой на Земле, которую я бы предпочел встретить при таких обстоятельствах – как полуночный нарушитель порядка в ее доме, куда я был некогда приглашен благодаря ей!
Я забыл о Раффлсе. Я забыл о негодовании, которое он снова у меня вызвал. Я забыл о его руке на моих губах, я даже не заметил, когда он убрал ее. Во всем моем мире не существовало никого, кроме этой
