Аня, держите дверь крепче.
Никто не мог понять, в чем дело, кроме членов совета отряда и звеньевых, побывавших на большой перемене у Надежды Ивановны.
– Да что случилось? – спросила Наташа у Ани, которая уже стояла у дверного косяка, как солдат на часах.
– А вот увидишь, – ответила с таинственным видом Аня, хотя сама не знала ровно ничего. – Ты только никого из класса не выпускай!
И она изо всех сил вцепилась в медную ручку двери.
А Катя уже стояла возле учительского стола.
– Девочки, нам надо сказать вам что-то очень, очень важное! – почти кричала она, ударяя ладонью по столу. – Кто там шумит? Успеете сложить книжки. Стелла, выходи сюда! Начинай!
– Да что ты ко мне пристала? – с досадой сказала Стелла и, нахмурив тоненькие черные брови, сердито посмотрела на Катю. – Почему это непременно я должна начинать?
– Потому что ты председатель совета отряда.
– Так ведь сегодня у нас нет сбора, а так – простой разговор. Можешь говорить сама.
– И буду. Сама все скажу, если ты такая… такая…
– Какая «такая»?
– Не знаю. Это сейчас все равно… Девочки! Людмила Федоровна на нас очень сердится. Мы ее подвели!
По классу словно ветер пробежал.
– Как это – подвели? Когда? Чем? – заговорили все сразу. – Почему ты знаешь, что она сердится?
– А мы с Аней вчера вечером были у нее. И вот, когда она узнала, как мы встретили Анну Сергеевну, она чуть-чуть не заплакала.
И Катя принялась рассказывать.
Но говорила она теперь совсем не так, как на большой перемене, когда ее расспрашивала Надежда Ивановна.
Ведь Надежда Ивановна, хоть и носит красный галстук и лучше всех разбирается в пионерских делах, все-таки не пионерка, не ученица четвертого класса. Она – большая, а большим интересно только самое главное. И времени тогда было маловато, всего каких-нибудь пятнадцать минут. А теперь никто Катю не торопил – уроки кончились, да и девочкам, конечно, хочется узнать все подробно.
И она рассказала по порядку, как они пришли, позвонили, как увидели в передней огромные меховые сапоги – унты, как их встретила Людмила Федоровна, как разговаривал с ними Петр Николаевич. Одним словом, рассказала все-все как было.
Девочки слушали, затаив дыхание.
– Неужели он так и сказал: «Зря вы ее любите, она плохая учительница»? – с негодованием спросила Валя Ёлкина. – А она что же?
– Да ничего. Ведь ей и говорить-то не позволяют. Написала что-то у себя в блокноте, а он и читать не стал.
– Вот ужас! – сказала Лена Ипполитова.
– Ну а вы что? – закричала Ира Ладыгина. – Вы что сказали? Ведь вам-то говорить можно!
Тут Аня Лебедева не выдержала. Она отбежала от двери и закричала еще громче Иры:
– Ну что ты спрашиваешь? Думаешь, сами не понимаем? Мы, конечно, сказали, что она лучше всех.
– А он – что?
Катя
