или каким-либо схожим образом.
27 Слуцкий Б. Доброта дня. М., 1973. С. но.
28 Обратим внимание, как Слуцкий в последней строфе уходит от почти классически точных рифм. В цитированной выше статье Л.И. Лазарев писал, что поэт вообще отказывается от рифмовки, однако на самом деле здесь появляется редкая в русской поэзии консонансная рифма, сначала явно ощутимая («гении – задания»), а затем удерживающаяся на крайнем пределе созвучности («плечу – полсуток… еще»). Здесь перед нами удачный образец почти иконического рифмования: стремительный отказ от точности соответствует столь же стремительному приближению к грани жизни и смерти.
Алина Бодрова. «Духи высшие, не я…»
К истории текста стихотворения Е.А. Баратынского «Недоносок»
Стихотворение Баратынского «Недоносок» впервые увидело свет на страницах апрельской книжки «Московского наблюдателя»1, где довольно существенно пострадало как от вмешательства цензуры, так и от типографского недосмотра. В журнальной публикации недоставало последних двух строк – о тягости бессмысленной вечности, а также четырех стихов в VI строфе, которая осталась явно неполной: «Смутно слышу я порой… / Плач недужного младенца… / Слезы льются из очей; / Жаль земного поселенца!»2.
Когда Баратынский, спустя почти семь лет, стал готовить к печати свой третий поэтический сборник «Сумерки», он внес в текст начальной редакции ряд изменений и поправок, которые не сводились, однако, только к восстановлению пропущенных строк. Самым значительным отличием поздней редакции, уже на стадии подготовки цензурной рукописи3, было изъятие второй строфы, напечатанной в «Московском наблюдателе»:
Весел я небес красой,
Но слепец я. В разуменье
Мне завистливой судьбой
Не дано их провиденье!
Духи высшие, не я,
Постигают тайны мира:
Мне лишь чувство бытия
Средь пустых полей эфира.
Такое авторское решение заставляет пристальнее взглянуть на это восьмистишие – прежде всего «изнутри» текста ранней редакции, что позволяет яснее увидеть его место в образной структуре стихотворения и развитии лирического сюжета.
Нетрудно заметить, что в этих строках, с одной стороны, повторяются уже известные характеристики центрального персонажа, данные в первой строфе, а с другой – концентрируется ряд мотивов, которые затем получат огласовку в последующих восьмистишиях. Начальная строка «Весел я небес красой» кажется смысловым дублетом зачина следующей строфы: «Солнце блещет —радость мне / <…>/ И веселыми крылами». Слепота героя («Но слепец я») коррелирует с невозможностью увидеть мир земли, о чем говорится в V и VIII строфах: «Оглянуся ли на землю – / Грозно, черно тут и там…», «Мир я вижу как во мгле». Горькие слова о единственно доступном чувстве бытия «средь пустых полей эфира» напоминают о тягостном просторе вечности в окончательной редакции «Недоноска» («В тягость роскошь мне твоя, / В тягость твой простор, о вечность!»). Характеристика «Духи высшие, не я» в какой-то
