style="font-size:15px;"> Налетел порыв ветра, зашумел в ветвях, заплясал язычок пламени в лампаде перед статуей святого Мартина посреди двора. Потом вновь все стихло, и Анна услышала, как в церкви монахини поют «Мадпificat»[36]. Анна подумала, что и ей, пережившей такую бурю чувств, тоже надлежит возблагодарить Господа и святого Мартина, сохранивших ей сегодня жизнь.
Со стороны монастыря в церковь вел отдельный вход. Миновав его, Анна через ризницу прошла в боковой неф на женской половине.
В церкви было полутемно, горел лишь один светильник на высокой бронзовой треноге, да на пюпитрах монахинь едва теплились крошечные фитильки. Прихожан было немного, их тени сливались с окутывающим церковь мраком. Запах ладана, оставшийся после дневного богослужения, смешивался с запахом сырого камня.
Близ престола перед раскрытым Писанием стоял священник, сухонький, вечно всем недовольный отец Беренгар. Он служил в монастырской церкви, исповедовал и отпускал грехи, но был таким желчным и сварливым, что монахини старались как можно реже обращаться к нему. Впрочем, для живущего в глуши священнослужителя он был довольно образован и неплохо справлялся с обязанностями.
Анна услышала, как он читает:
– О, vos jmnes, qui transitis per viam, attendite videte, si est dolor sicut dolor meus[37].
Когда прежде Анна слышала эти слова, ее охватывала такая грусть, что она не могла сдержать слез. Теперь же, погруженная в свои мысли, она осталась спокойной. Опустившись на колени и молитвенно сложив руки, она попыталась молиться. Однако то ли из-за волнений прошедшего дня, то ли от необходимости принять важное решение она не могла сосредоточиться на словах, которые шептали губы. Она твердила молитвы одну за другой, но души ее они не касались.
Священник захлопнул книгу и стал негромко что-то говорить, так что Анна не могла разобрать слов. Но она и не слушала его, ибо внезапно увидела на мужской половине коленопреклоненного герцога Глостера. Он молился, не поднимая головы.
«Он спас меня сегодня, – вдруг с каким-то отчаянием подумала Анна. – Он спас мне жизнь, а я отвергла его. Он оберегал и защищал меня во все это тяжелое время, а я отринула его. Что же такого в этом имени – Ричард Глостер, что я готова вновь и вновь говорить ему «нет»?»
Она вспомнила то, что случилось восемь лет назад в Киркхеймском монастыре. Глостер, этот учтивый и галантный вельможа у нее на глазах вдруг превратился в безобразного, ослепленного яростью насильника. Вот оно! Вот точка, откуда берет начало ее недоверие к герцогу. Как избавиться от ощущения, что в глубине души он остается таким же чудовищем, каким она его увидела тогда? Все достойные рыцари, которых она знала, недолюбливали его. Ее отец был свидетелем тягчайшего преступления, какое только может совершить благородный человек, – и его совершил Ричард.
Монахини на клиросе затянули псалом, и их высокие голоса удивительно стройно звучали под романскими сводами:
Те lucis ante terminum
Rerum Creator poseimus
Ut pro tuaclementia
Sus
Возвеличит [душа моя Господа]
О вы, проходящие мимо, посмотрите, есть ли печаль, подобная моей печали
