Меня она встретила без всякого удивления, а я, признаться, даже не нашел в себе сил поздороваться.
– Что-то не растет у тебя ничего, хозяйка, – холодно сказал я, махнув рукой на заросший огород. – Неурожайный год что ли?
– Так здесь и не будет ничего расти, – спокойно ответила она. – Мне люди фрукты-овощи носят, так что нет смысла спину гнуть. Рядом со мной никогда ничего не растет, кроме сора. А кабы и росло, есть это нельзя. Потому и не сажаю ничего.
– Я тоже так и подумал, на тебя глядя, – грубо сказал я. – С тобой любой себя некрофилом почувствует, потому что рядом все живое умирает.
Вера помолчала, а затем без особых эмоций поинтересовалась:
– Ты меня обидеть приехал?
– Я пить больше не могу, – резко сказал я. – Твоя работа?
– Так тебе столько и не надо, Ванечка, – ответила она хриплым прокуренным голосом и закашлялась. – Организм чистить пора, иначе загнешься через год. Вот я тебе немного и помогла.
– Я тебя не просил помогать, – зло ответил я. – Может, я бухаю, чтобы забыть, что жену с сыном под землей черви едят, а этот урод по земле ногами ходит? Может, я загнуться и хочу? Может, я сдох тогда, вместе с ними?
Я сунул сигарету в рот, нервно поднес к ней зажигалку, но от раздражения не смог высечь пламя, и потому злобно сломал сигарету и бросил на землю, раздавив каблуком. Вера грустно улыбнулась.
– Ты не потому пьешь, Ваня, – покачала головой Афанасьева. – Ты бухаешь, как не в себя, потому что тебе страшно, так ведь? Потому как по трезвяни ты их слышишь или видишь даже.
Я застыл, а затем с вызовом спросил:
– Кого я слышу?
Вера повела плечами и уставилась куда-то мне за плечо пустым, невидящим взглядом, от которого у меня мороз по коже пошел.
– Покойников, Ваня. Ты их всегда чувствовал. Наверное, у тебя на работе показатели по раскрываемости высокие. Ты ведь всегда знаешь, куда идти, что искать, кого хватать. Раньше ты на интуицию все списывал, а сейчас стало хуже, потому что стал понимать и думаешь, что сходишь с ума. Поэтому ты пьешь. Иначе ни есть, ни спать не можешь. Входи в дом, Ваня. Там мы можем спокойно поговорить, без твоих провожатых.
Ее последние слова прозвучали странным высоким голосом, сложенным из криков и шепотов моей мертвой жены и сына, десятков незнакомых мертвецов, на чьи трупы я выезжал ежедневно. Я почувствовал, как ледяные пальцы скользят по моей шее, и вне себя от ужаса переступил порог дома шаманки, успев краешком сознания зацепиться за мысль, что вот в такой омут прыгают жертвы вампиров, неспособные устоять перед его зовом. Но, сделав шаг, я осознал, что Афанасьева права. Я ведь действительно их слышал.
Когда я добрался до пригорода, уже почти совсем стемнело. Лишь на западе небо еще сохраняло багровые оттенки заката. Хлопнув дверью машины, я торопливо закурил и пошел к дому, отмахиваясь от назойливых комаров, атаковавших меня, словно вражеские самолеты.
Вера, освещенная
