к ней в тетрадку, игнорируя Екатерину Михайловну, которая, плюясь гадючьим ядом, блажила на очередного обсирающегося у доски недоумка. Катя писала ровным красивым почерком и, насколько я мог судить, писала правильно. В принципе, складывать-умножать дроби – большого ума не надо.
– Ковалёв! – визгнула на меня Михайловна.
– Я! – вскочил я на ноги, вытянувшись по стойке смирно.
Класс тихонько заржал. Коротенько так, чисто чтоб галочку поставить: ржали, мол. Дольше на занятиях у Михайловны ржать было опасно для жизни.
Секунду мне казалось, что Михайловна не выдержит и скажет что-то про головку от известного органа, но она ограничилась тем, что потребовала выйти к доске.
– Ишь ты, сидит! – прокаркала она, пока я шёл к доске, изгвазданной мелом. – У Светлаковой прям спит в тетради!
– А он у неё не только в тетради спит! – сдавленным голосом высказался какой-то отважный самурай, презревший самое смерть.
– У-у-у-ух ты ж, ка-а-ак! – с невольным восторгом протянул я и медленно повернулся на голос. Фигасе: чувство юмора в восьмом классе! Да ещё какое – с подтекстом!
– Игнатьев! – завопила Екатерина Михайловна. – Встать!
Коля Игнатьев – длинный, нескладный парнишка, который, тем не менее, ходил в "авторитетах", нехотя поднялся. Я смерил его взглядом. Здоровенный, зараза. На такого лучше с арматурой выходить. Один на один – без шансов, уроет. Я сегодня в ду́ше хорошо себя рассмотрел и пообщупал. Вы**ываться, прямо скажем, особо нечем.
Однако честь дамы нужно защитить. Вотпрямщас, в срочном порядке, пока Михайловна надувается, готовясь разразиться яростным визгом в сторону Игнатьева. Класс уже не ржал – все просто усохли разом, вцепившись мышцами анусов в стулья, даже не надеясь, что буря пролетит мимо, и малодушно рассчитывая хотя бы жизнь сохранить, а уж руки-ноги – хрен бы с ними. Кате было хуже всех. Она отчаянно покраснела. Н-да, ситуация…
Ничего умного мне в голову так и не пришло. Поэтому я захлопнул учебник и прицельно метнул его в Колю. Попал – лучше не придумаешь – корешком прямо в рожу эту дебильную. А пока он охреневал – не столько от удара, сколько от неожиданности, – я сказал:
– Не смей, твою мать, глумиться над чувствами, до которых тебе – как до принципа неопределённости Гейзенберга!
Сказал – и собой загордился. Пусть будущее у нас и дурацкое, но там, благодаря интернету, даже первоклашкам, по-моему, уже стрёмно не знать про Гейзенберга, Шредингера, квантовые взаимодействия, теорию струн и прочее. Это сейчас, в самом начале двухтысячных, быть тупым считается почётным. И Коля – эталон. Скоро (если уже не) "Бумер" выйдет и поднимет у таких вот дегенератов эрекцию, которая после "Бригады" стала было увядать. А до винрарного "Глухаря", где всю эту мразоту тупую отстреливают и сажают, ещё пилить и пилить нашей цивилизации…
– Ковалёв! – тут же переключилась на меня Михайловна. – Эт-т-то что за выходки?!
Она уже просто перекипала. Взяв указку, как уголовник – заточку, она в два шага приблизилась ко мне, опасно полыхая
