он, оставшись один в доме, достанет из сейфа наградной пистолет и пустит себе пулю в висок. Уравняется со своими бойцами, которые не вернулись с кровавых полей…Будет, как и они, лежать в земле, оставив все политические дрязги, фантомные боли и жгучие оскорбления, пришедшему на смену, им ветеранам, новому поколению.
Или возглавит штурмовую десантную бригаду, пойдёт впереди своих солдат, в рост, не таясь, чтобы в отчаянном, последнем бою его срезала пулемётная очередь, и тогда он больше не увидит предсмертных агоний своей любимой страны.
Это знакомое по войне, по горячим точкам, смертельное чувство вины, желание себя истребить внезапно накрылось новой волной лютой ненависти к либералам и демократам, убившим и расчленившим его Советский Союз. Перед глазами вновь мелькнула багровая, набрякшая водкой и дурной кровью рожа, главного реформатора. Ни дать ни взять – свиное рыло, матёрого секача. И такую спасительную ярость испытал генерал, такую объясняющую и побуждающую ненависть, неодолимое желание оторвать эту голову от раздутой не свежим мясом туши, по-старинке насадить её на кол для всеобщего народного обозрения. Что бы раздавленное его варварской пещерной пятой советское общество, обманутые, обобранные до нитки несчастные люди – трудящиеся выходили на берег Москва-реки, смотрели на эту мёртвую, страшную, но неопасную голову седого вепря, убеждаясь, что настал долгожданный конец их мучениям, пришло избавление от унижений и страхов, и они, а вместе с ними и он, генерал-полковник Танкаев, отомщены.
…Если б это было возможно…Из него излетел стон боли, словно истекала душа, словно он, вместе со страной, рушился в хрусте раздробленных костей. Внутренне содрогаясь, глядя отрешённо в окно, он скрежетнул зубами. Сухая спазма захлестнула горло, и он застонал от садной боли, заполнившей его само.
– Ну куда ты опять пропал? – Вера беспокойно ёрзнула на диване. – Посмотри на меня…
Он у стола, напротив, отставив пустой стакан в сталинском подстаканнике с чеканным гербом Советского Союза, с праздничным салютом Победы 9-го мая, с расколотой свастикой под сапогом советского воина-победителя. Хмурил лоб, сдвигал жёсткие крепко побитые сединой брови. Неожиданно сказал:
– Это приходит, как жуткий сон. Я просто чувствую, знаю…Цх-х, и страшно то…что всё это будэт.
– Что «будет»? Что «знаешь»? Ты пугаешь меня, Михаил…Опять за своё?
Он не ответил.
– О, Господи, тебе плохо?! – она качнулась к нему. – Принести валидолу? Я живенько…
– Сиды где сидиш-ш! – хрипло прорычал он. – Эти подлые, ядовитые твари со всех сторон обложили страну, впустили врагов в святая святых – мрачно продолжал он. – Их много, как листьев в лесу, как песка на речной отмели. Они ежедневно и ежечасно уничтожают изнутри Россию. Как трупные черви в туше буйвола, кишат, копошатся, – подтачивая, превращая в труху всё, что мы строили, за что воевали и умирали!
В
