«Номера», а с нее легко было перебраться на здание дома пионеров, в котором была тогда большая библиотека. Время от времени библиотека избавлялась от старых, поврежденных или неугодных книг. Несчастные книги связывали в огромные пачки, и грузчики выносили эти пачки во двор, сваливали их на асфальт. Проходил не один час, пока за ними приезжал грузовик, а иногда даже скрипучие телеги, на которых их увозили куда-то за город, кажется, сжигали. Тут надо было не зевать, и Бочаров не зевал. Пока книги валялись во дворе, он успевал затащить на крышу несколько пачек. Грузчики только приветствовали этот разбой, ведь он убавлял им скучной, пыльной и тяжелой работы. Они смеялись и называли его Академиком. Академик хранил книги на необъятном типографском чердаке, иногда и ночевал около своих сокровищ, устроив среди пачек удобную лежанку. Летом через чердачные окошки было так светло, что можно было читать едва ли не до полуночи, а в лунную ночь еще дольше. Тетя Маруся не одобряла этих ночевок – до дома подать рукой, надо на родной подушке ночевать, но поделать ничего не могла, только ворчала:
– Виданное ли дело, среди бумажной пыли спать! Среди бацилл типографских. Там ведь половина народу, в типографии этой, свинцовой зависимостью хворают…
Об этой страшной зависимости она знала по зловещим слухам. Говорили, что человек с течением времени становится на девяносто восемь процентов свинцовым, хоть грузила из него отливай, и Бочаров очень рискует, находясь почти постоянно на типографской крыше. Когда он спускался иногда поесть каши, тетя Маруся присматривалась к нему– не наливается ли тело сына свинцовой синевой? Пока Бог миловал. Но однажды синева залегла под левым глазом Бочарова, да такая густая, что тетя Маруся попыталась отщипнуть кусочек этого ядовитого металла. Бочаров заорал благим матом. Не знала несчастная мать, что он подрался с дворником из Дома пионеров, который пытался воспрепятствовать затаскиванию очередных пачек на крышу, и дворник, тренированный в боях за порядок на улицах, сумел засветить более хилому Академику.
– Видел, видел твой самолет, – сказал он Игнату. – Через арку тебе надо, но там кирпич осыпался, легко можно угробиться!..
– Почему осыпался, я не так давно там проходил – все было цело?
– Когда-то все было цело и невредимо, – сказал Бочаров. – Но рано или поздно все ветшает и в итоге рассыпается. Этим стенам – вот той – двести, а этой – триста лет, их время проходит… Скоро все развалится, а уж эти дома – самыми первыми!..
– Да ладно! – не поверил Игнат. – Так уж и развалится?.. Все-все?.. Столько лет стояло, не падало, а теперь вдруг возьмет и развалится?..
– Ну, может, оно и не само развалится, а кто-то или что-то ему поможет… Нет ничего вечного, это ты понять можешь?..
– А я матери своей верю, которая говорит, что вечна моя лень…
– Шутник малолетний! – огорчился Бочаров тому, что молодой еще совсем человек обратил серьезный разговор в глупую шутку. Вот такое
