из него были выведены, и Литовский замок перестроили под городскую тюрьму. Сейчас в ней 103 камеры, разбитые на 10 изолированных отделений: татебное, бродяжье, воровское, благородное и прочие; помещаются в них чуть более 800 человек. Лыкову надо было именно в татебное, куда сажали за тяжкие преступления.
Подойдя к воротам, Лыков снял фуражку и перекрестился на образ, вделанный в башню. Икона изображала Спасителя в темнице, закованным в кандалы, и потому почиталась обитателями замка. Под образом, приделанные к стене цепочками, стояли на полках три железные кружки и была надпись: «Для арестантов, Христа ради». Бросив в каждую по пятаку, титулярный советник предъявил подворотному[19] полицейский билет и вошёл внутрь.
Огромный двор тюрьмы почти весь в летнее время засаживался огородом, разбитом на отдельные палисадники. Сейчас по расчищенным от снега дорожкам кое-где прохаживались, а кое-где трудились арестанты. В самом центре двора, словно сторожевая вышка, стояла голубятня. Возле стены четверо в серых бушлатах с синими воротниками пилили дрова. (Лыков знал, что цвет этот присвоен воровскому отделению; нужное ему татебное носило чёрный воротник). Не мешкая, сыщик прошёл в угловую башню, стоящую на пересечении реки и канала – там помещалась канцелярия смотрителя – и скоро уже сидел в просторном его кабинете.
Майор Тезавров, смотритель Литовского замка, хорошо знал Лыкова: тот частенько привозил ему важных клиентов в подследственное отделение. Крупных преступников, с поимкой которых не справлялись местные полицейские силы, поручали арестовывать специальному летучему отряду. Он состоял из чинов столичного градоначальства и Департамента полиции, примерно поровну из тех и других. Нижегородская и Ирбитская ярмарки, курорты Пятигорска в разгар сезона и Ялты перед приездом царской семьи – шерстились этим отрядом ежегодно. Лыков состоял в нём помощником начальника.
– Что, Алексей Николаич, решили нам опять чёрного народцу подбросить? – хихикнул майор, вставая при виде гостя. – Есть места, есть…
– Крепка тюрьма, а чёрт её хвалил, – в тон ему ответил Лыков. – А насчёт народца, так сейчас никого нет, а вот в апреле привезу целый вагон. Отборных! В Москву собираюсь. Там коронация готовится.
Тезавров сразу посерьёзнел.
– Когда?
– С 9-го по 18-е мая. Придётся накануне почистить Первопрестольную. Мелкий сброд разгоним, а посерьёзней людишек сюда доставим, частью к вам, частью в ДэПэЗэ на Шпалерную.
– Понял, подготовимся. Только уж, пожалуйста, не свыше пятидесяти голов, больше не вместим. А нынче за кем пожаловали?
– У вас в татебном отделении сидит Пашка Мишаркин по кличке Канонир.
– Есть такой сукин сын.
– «Наседка» в его камере имеется?
– У нас это отлажено. В каждой камере, конечно, нет, врать не буду, но во всех отделениях держим по два-три человека. А что требуется?
– У
Подворотный – должность тюремной стражи, часовой при воротах.
