встречал его в последний раз? Есть у него квартира?
– Не помню, не знаю.
– А вот сейчас взбондируют тебе спину, и по другому запоёшь! – гаркнул ирландец. – Говори, пока юшку не пустил. Ну?
– Воля ваша, господин следователь, а не знаю, что сказать.
– Так… Нашего Мину не проймёшь и в три дубины. Привести палачей! – скомандовал коллежский советник с хорошо разыгранным бешенством.
Немедленно распахнулись двери и вошли двое рослых усатых мужчин угрюмого вида, одетых в одинаковые кожаные фартуки. Молча без интереса поглядели на арестанта, перевели взоры на начальство.
– Подать ему ума в задние ворота! – приказал Оконор. Пашку тут же вывели, и вскоре из-за двери послышались глухие удары и стоны.
– Может, чайку пока, Алексей Николаич? – буднично спросил ирландец. – Я этот народ изучил; с полчаса всяко провозятся.
Лыков молча помотал головой. Крики истязуемого за стеной человека не способствовали его аппетиту.
– Не понимаю, что у них за манера такая! – раздражённо бросил Оконор. – Знает, подлая душа, что всё одно расскажет, так нет – изволит сначала помучаться! Как будто мне это нравится!
Крики и стоны делались всё громче. Лыков с тоской смотрел на медленно ползущую стрелку часов. Поганое у него бывает ремесло! Наконец, спустя томительные сорок минут за стенкой стихло, и в дверь просунулась ретивая физиономия одного из палачей.
– Готов сознаться, ваше высокоблогородие, – доложил он. – Прикажете заводить?
– Заводи.
Бледный, как смерть, весь в багровых рубцах, вошёл Пашка-Канонир и стал посреди кабинета, глядя в пол.
– Давно бы так, кургузая душа! Только время моё потратил. Расскажи-ка нам об Мишке и об Рупейте всё, что знаешь. Всё!
И Мишаркин принялся рассказывать.
У Самотейкина действительно оказалась квартира в Кекинских домах. В третьем из них, если считать от Галерной гавани, проживала некая Нина, служившая прежде в кухарках у богатого скопца. Того самого, у Нарвской заставы, которого Рупейто-Дубяго ограбил под видом сыскного агента. Ещё одно испытанное прибежище Мишка имел на Выборгской стороне. Севернее Куликова поля, за римско-католическим кладбищем, по Старо-Муринской дороге располагается заброшенное погребение жертв холеры 1831 года. Чтобы землю там не вздумали пускать под огороды, власти держали на кладбище сторожа. Сторож этот, по прозвищу Пахом-кривой, приходился Мишке родственником и охотно укрывал его за малую мзду в своей избушке. Место было нехорошее, потому тихое и безлюдное.
Наконец, третья квартира, где бы мог укрыться Самотейкин, находилась в новой Артиллерийской лаборатории, что за Волковой деревней. Там Мишка иногда останавливался у вдовы унтер-офицера, погибшего при испытаниях нового орудийного замка. Женщине за заслуги покойного мужа оставили, кроме пенсии, казённые полдома. Вдова была значительно старше колбасника,
