назад у Московской заставы. Тело несчастного ростовщика утопили в Лиговском канале. Когда оно всплыло и открылось следствие, хозяин навёл сыскное отделение на легкового извозчика с Разъезжей, простоватого и сильно пьющего. И подсунул тому под топчан парочку закладов из числа взятых у покойного… Так что, нарвскому скопцу, как выяснилось, ещё повезло.
Закончив рассказ, Мишаркин по-военному вытянул руки по швам и принялся есть глазами начальство. Выдал всё, что знал о товарище – и почувствовал явное облегчение, и даже готов ещё чем услужить. Что за народ эти уголовные? Тьфу!
Лыков поймал вопросительный взгляд Оконора, молча кивнул и арестанта увели.
– Спасибо, Вильям Петрович, много полезного услышал, – честно признался Алексей начальнику отделения, когда они остались одни. – Понятно теперь, где искать. Прошу только спрятать арестанта до конца следствия в таком месте, где общение его с уголовными станет положительно невозможным. До особого распоряжения.
– Не вопрос! Мы так уже делали. Суну его в Военную тюрьму на Компанейской, сам чёрт не сыщет. Дайте мне только письмо от Плеве на имя окружного военного прокурора.
– Сегодя вечером будет у вас. А я, пожалуй, удалюсь. Надо подготовиться.
– Пойдёте в Кекинские дома?
– Пойду. Это след. Спасибо ещё раз!
Вернувшись на службу, Лыков начал готовиться к рискованной экспедиции. Он нашёл свой паспорт, где был записан под собственным именем, но местом прописки значился польский город Петроков. Год назад ему пришлось отправиться, в роли подследственного, в Псковскую тюрьму. По агентурным сведениям, в ней изготовлялись фальшивые банкноты (!). Разумеется, при участии администрации тюрьмы, что делало официальное расследование невозможным. Лыкова внедрили в «цинтовку» с его подлинной биографией. Он там и был сам собой: дворянин «по отцовскому ордену», герой турецкой войны, крепкий малый и притом не дурак. Кстати попался бывший сослуживец по 161-му Александропольскому полку, а ныне известный «скокарь»[24] Иов Господчиков, и удостоверил лыковскую личность. Набив сходу морды трём громилам, державшим в подчинении всю тюрьму, новенький «попал в масть» и был даже избран майданщиком. Через месяц Алексея из «цинтовки» забрали, ещё через месяц без видимых причин поменяли администрацию и перевели в другое узилище двух евреев-гравёров. Так в Псковской тюрьме прекратили фабриковать банковские билеты, а Департамент полиции получил «демона» – легендированного агента, способного внедриться в преступную среду.
Лыков пошёл в оперативный гардероб и оделся там подходяще: полупальто на вате, под ним скромный, но опрятный сюртук, тёмная жилетка, на ногах – щегольские «крюки»[25]. На голове – круглая, с плоским дном, каракулевая барейка. Рассовал по карманам двести рублей разными купюрами и купонами, сзади за пояс засунул верный «бульдог», в сапог
Взломщик (жарг.)
Дорогие цельнотянутые сапоги, в которых головка и голенище соединены вместе.
