оставила Минори в хранилище артефактов и прошла в соседнее помещение.
Здесь хранились самые разнообразные припасы, какие только могли понадобиться в длительном путешествии. Ангел взяла с полки походной мешок и набросала в него первой попавшейся снеди.
Закинув его за спину, девушка уже собиралась покинуть комнату, когда заметила Гейна. Тот сидел в углу с таким же мешком, только наполненным под завязку, и что-то тихо бормотал.
Адоэль нехотя признала, что уже позабыла о его существовании, ведь за той же с трапезой каппа не произнес и единого слова. Ангел подошла к нему, и, наклонившись, заглянула в глаза. Они были большие и водянистые – будто перед девушкой сидела рыба, а вовсе не человек.
– Гейн? – позвала она.
Каппа поднял голову, скользнул по Адоэль взглядом, и сосредоточил его на точке, где-то позади нее.
– Гейн не причинит ему зла. Гейн хотел помочь, привел мальчика домой, – старик говорил быстро и тихо, поэтому девушке пришлось напрягать слух, чтобы услышать каждое слово.
– О чем это ты? – Адоэль нахмурилась.
Каппа ее будто бы не слышал, но через секунду-другую посмотрел на собеседницу, и на этот раз взгляд его был более осознанным.
– Гейн пригодится вам. Гейн будет полезен, – сказал он громко и отчетливо, после чего вновь принялся что-то бубнить себе под нос.
Адоэль постояла возле странного старика еще некоторое время.
Однажды она уже видела человека в подобном состоянии. Так на Земле проявлялась одна весьма редкая болезнь. У ее носителей разум – по крайней мере, та его часть, которая отвечала за восприятие окружающего мира – находился в таких непредставимых глубинах сознания, что в их существование мало кто верил. Поэтому людям, необремененным знаниями, было проще не замечать в подобных людях интеллекта вовсе, считая их сумасшедшими, чем признавать их уникальность.
А ведь они, носители этой болезни, резко выделялись на общем фоне мирных обывателей. Все они, и каждый по-своему, добивались колоссальных успехов в тех или иных науках, и если бы не недуг, сводящий их социальную значимость практически к нулю, то эти люди могли бы стать выдающимися личностями, способными кардинальным образом изменить мир.
Несмотря на это, большинство лекарей даже не пытались лечить таких людей, зачастую отрицая само существование подобных хворей, а те знахари, что были наиболее набожны, и вовсе объясняли подобное поведение больного происками нечистой силы. Лишь немногие светлые умы, искушенные во врачевании, могли правильно диагностировать болезнь, но и только. Помочь своим необычным пациентам они были не в силах.
Не помогала в этом вопросе даже магия. Чем бы ни был этот недуг, он находился не столько в организме больного, сколько в его разуме. А разум людей был столь же хрупок и уязвим, сколь сложен и многогранен. Любые отклонения от его нормального состояния приводили к самым неожиданным последствиям, а иное воздействие извне могло полностью разрушить систему человеческого
