style="font-size:15px;"> – А не подохнут они сразу с твоей, дед, кормежки?
– Нет, их свалит сон, – ответил Гуков и посмотрел на Михаила, в который раз задавая себе один вопрос: а что будет, если не удастся уберечь мальчонку?
– Рок, тяжелый рок выпал всей семье Петляковых, а с роком шутки плохи. Если я не ошибаюсь, это меньший сын Игната Савельевича?
– Да, вы не ошибаетесь, это младший. – подтвердил старик.
– Теперь в двух словах об этом «натюрморте», – командир указал на медаль в форме креста. Верхушки креста заканчивались трехлистниками, крест был прикреплен к синей колодке с двумя красными полосками по краям.
– Было это в первую мировую. Я, Гуков Иван Софронович, хорунжий 1-го казачьего Черноморского полка, Кавказской казачьей дивизии, 2-го Гвардейского Кавказского кавалерийского корпуса, 10-й армии. Середина июля 1917-го, Западный фронт, Белоруссия, район населенного пункта Младечно. Новоспасские леса болотисты, туда и упал немецкий аэроплан, делающий рекогносцировку, сбитый моими хлопцами. Идти за «языком» вызвались четверо, но когда напоролись на болота, я троих прогнал, дальше пошел сам. Мы неделю назад потеряли в наступлении половину личного состава полка, так что рисковать решил один, я ведь родился и вырос в лесу. К концу дня нашел пропажу, немцы поперекалечены, но живы. Летчик и оберст-лейтенант – по-нашему подполковник. Тащил я их обоих на волокушах почти два дня. А когда вышел к своим, приняли меня уже немцы. Трое суток возили в арестантской халабуде туда-сюда. На четвертые приехал ихний генерал, похлопал по плечу и вручил эту медальку и грамоту. Меня отвезли к речке, дали провианту, ящик водки и показали, куда грести.
– Все понятно, теперь к делу, – сказал, словно удовлетворившись ответом, лысый, которого называли Кузьмой Григорьевичем.
– Да, – продолжил Гуков. – Полицаи с этой медалькой возили меня в Абрау к немцам, так я там разговаривал по телефону со спасенным мною оберст-лейтенантом, и, как я понял, медальку эту вручал мне его фатер – папа по-нашему.
– Все, вопрос закрыт, хотя за спирт немцам спасибо, – закончил тему командир.
– Кроме меня, никто не должен туда идти! – заявил Михаил, с нечеловеческим терпением выслушав рассказ Гукова. – Только мне он поверит и в «сало», и в «хлеб», и еще, еще я хотел сказать, что мои сестры там лежат! – Мальчишку трясло, как в лихорадке, нервы спазмом сжимали горло, а из глаз непрошено катились слезы.
– Нужно успокоиться, Миша, и заботь на время о сестренках. Тот или те, кто ждет хлеба, не должны знать, что там твои сестры, понял? – Кузьма Григорьевич обеими руками прижал к себе вихрастую, давно не стриженную голову мальчишки. Щекой Михаил коснулся прохладного металла автомата, который давал уверенность, и в душу проникло спокойствие. Ему стало казаться, что где-то здесь незримо находится отец, что все пережитое было кошмарным сном, что все живы, и мама сейчас немыслимо родным голосом пригласит за стол.
– Вот
