но мужики в драных штанах и поддёвках насмерть встали на защиту. Пчеловод, видя, что сейчас сопровождавшие продотряд солдаты применят силу и, вполне возможно, прольётся кровь, предложил разделить поровну, и конфликт был исчерпан.
Так и стали они колхозными пчеловодами. И выручали крестьян рачительным своим трудом и прибылью. И в годы войны и разрухи всегда у них в хозяйстве не было недостатка в целебном продукте. А сына Николая почему-то прозвали Гоголем, то ли за схожесть имени и отчества со знаменитым писателем, то ли за схожесть лица. В молодости Николай был черняв и с таким же носом, но в течение жизни подрастерял схожесть. Поседел, облысел, ссутулился, только и остался нос гоголевский.
Жил он уж давно один, если не считать собаки по кличке Матрос и кошки Маруси. Супруга давно померла. Как померла! Вроде здоровая баба была, никогда ни на что не жаловалась, а тут… Ведь говорил ей: «Хватит уже в колхозе спину гнуть, пора уже и на покой. Дома вон работы непочатый край». Нет же. В колхозе на огородах в наклон, может быть, где и от солнца спрятаться надо, ан нет, всё в передовицах. Вот, поди, от удара и сковырнулась. Пришла с поля – нет чтобы передохнуть – давай свой огород полоть, поливать. За день там упарилась, изжарилась, полежи, попей холодного молочка, остынь. Но не такова была Татьяна Петровна. Всё ей нужно было сделать сейчас, немедленно. Только забыла, грешная, что лет то уж не восемнадцать, а седьмой десяток.
Короче, приехал Николай Васильевич с пасеки уже к полуночи, а хозяйки нет дома. Темно в окнах. Ну, думал, уж спит, умаялась. Глядь, в доме нет. Зашёл в сарай, гуси загоготали от его фонаря. Осмотрелся, нет и тут. Пошёл весь двор обходом. И вот видит – лежит его Татьяна, головой в картофельный куст уткнулась, а в руках тяпка. Схватил он её, перевернул, а она уж холодная.
Дочь-то к тому времени уж несколько лет как в райцентре жила. Как замуж вышла за агронома, так туда и переехали. Вот Николай Васильевич каждый месяц и ездил проведать её да внучат. Соберёт гостинцев своих, уложит в бричку, а зимой так в сани – и айда по большаку. Всего каких-то двадцать километров.
Собрал он в этот раз довольно приличный набор. Ведь скоро праздник женский. Вроде бы всего понемногу, а всё равно полные сани выйдут, а тут ещё попросила Прасковья дочку подвезти до райцентра, уезжает вроде. Вот же и баба неплохая, а что-то не ладится у ней. Вот и старшая с пузом приехала, студентка. Николай Васильевич жалел соседей. Нет-нет, да поможет чем: то мёду даст просто так, то ещё чего. Прасковья благодарит его, чуть не в ноги кланяется. А он махнёт рукой да и скажет, «Брось, соседка, у меня всё есть, мне что, много надо? Детям и внукам тоже хватает. С собой в могилу всё, что есть, не заберёшь, а вам всё какое подспорье».
Думая про себя разные свои думки, Николай Васильевич, с утра, ещё темно было, накормил всё своё хозяйство и, выйдя за ворота, стал чистить лопатой замёты. Ветер утих, снег перестал, но морозец щипал кончик носа. Убрав у ворот огромный сугроб, он
