да, именно он.
– Как же она узнает об этом? – удивился Марко.
– Откуда я знаю? – буркнул Джен. – Это же чертова кошка.
С этими словами он недовольно прижал к ушам подушку и начал пытаться уснуть в этой неудобной позе.
– Хм, хотелось бы все же высыпаться по ночам. Надеюсь, у него не слишком бурная интимная жизнь, – себе под нос проговорил Марко, но Лина-Лин услышала и, громко всхлипнув, швырнула в него своим ботинком.
– Ну чего ты плачешь? – увернувшись, сказал Марко. – Я всегда в похожих случаях думал так: если человек уходит, значит он уже сыграл свою роль в моей жизни. Судьба знает как лучше и убирает лишних.
Или он только сейчас так думал? А когда его любимая выбрала другого, разве не рыдал он сам, как девчонка?
Маркус говорил Лине-Лин что-то еще, очень тихо, просто оттого, что все равно не уснуть.
Сам с себя удивляясь, он рассказал, что долгие годы любил одну девушку, самую лучшую на земле. А потом потерял ее, а вместе с ней и всю свою прежнюю жизнь.
Он убеждал плачущую Кошку, что время лечит, надо только подождать. Ему же стало лучше, хоть и не сразу. И постепенно всхлипывания становились все тише.
Услышав, что дыхание Лины-Лин выровнялось, наемник умолк. Правда ли ему стало легче? Прошло три года. Все это время он отгонял от себя любые воспоминания о той, кого любил. А сейчас светловолосая девушка в белом платье отчетливо стояла у него перед глазами. И улыбалась, и манила его за собой… Марко с усилием перевел мысли в другое русло.
Он вдруг попытался представить Лину-Лин и Данте вместе, но у него не получилось. Слишком разные люди. Такое чувство, что в этом мире они явно не были предназначены друг другу.
Хотя, как говорил Хранитель, Истина – дочь Времени.
Все оттенки зеленого
Утренние лучи притупили воспоминания о ночных слезах, сгладили ее печаль, и Лина-Лин, позавтракав, пошла в конюшню. Она все никак не могла налюбоваться на своего коня. Он был не просто белый, а будто бы седой. Девушке нравилось ласково называть его Молочком, хотя остальные считали, что это идиотское имя.
Кошка встала пораньше, не смотря на мутную от эля голову, чтобы вычистить свое новое приобретение щеткой. А также покормить вкусненьким, болтая при этом всякие милые глупости. Общение с Молочком здорово подняло настроение, и она готова была не думать о Данте хоть целый век. Правда в глубине души она понимала, что этой решимости хватит не больше, чем на час.
– Уже на ногах? Твой брат говорил, что после эля ты мало того, что храпишь, так тебя еще и не добудишься до обеда, – в дверях конюшни появился Одуванчик – взмокший, в расстегнутой рубашке, видно упражнялся с мечом во дворе.
Лина-Лин впервые отметила, что он очень хорош собой. Светлые локоны мокрыми прядями падали на лицо, рельефные мускулы выступали под намокшей рубашкой.
– Джениус сказал, что мы просто погрузим твою грязно ругающуюся тушку поперек седла твоего белесого пони, – закончил
