корень – глубже, чем высота самого дерева). Местные казахи посадили возле этих карагачей тыкву. Несколько тыквин заплелись на деревья и висят на ветках… Чем, не арбузы?!
– Вон, – говорю, – смотри, – тычу пальцем в окно. – На деревьях – арбузы! (Карагач он до этого, ведь, просто не мог нигде видеть).
…Честно говоря, я удивлен был не меньше поляка: ведь надо же, как подфартило! В доказательство моих слов в самый нужный момент окна нашего вагона оказались, именно, в нужном месте!
На того же, просто жалко стало смотреть. Сначала он до-олго, так, смотрел на эти тыквы. Потом заплакал. Натурально заплакал, что-то причитая про Кремль, который «обманывал поляков с самого детства и продолжает это делать», про монголо-татар, которые «не дошли до Польши и не рассказали его предкам всей правды про арбузы»…
В общем, скис поляк, и снова отправил меня в вагон-ресторан за очередной бутылкой, чтобы залить горе, возникшее из-за так неожиданно открывшейся ему «истины».
…Блин, хотел ему сразу правду сказать: мол, шутка это, пошутил я. Помешали. Заметили ж, мою очередную «вылазку». Снова многие к нам в купе на халяву «слетелись».
Потом, уже под Джамбулом, все само открылось: увидел он и арбузы, растущие на земле, и тыквы, плетущиеся по голому забору. Схлопотал я за это от своего попутчика. И крепко. Прямо по морде. А когда у меня под глазом синячище вздулся, отправил в ресторан за «лекарством». Потом – за «мировой».
Без «хвоста» я уже к нему не возвращался. «Халявщики» сопровождали нас до самой станции «Шопоково», что уже под самой столицей Киргизии, и куда, как раз, мой поляк ехал к своей дочке. Только он, к этому времени, уже не понимал этого. Потому что был уже – совсем никакой. Ну-ка – трое суток не спать! И пить, пить, пить… пусть даже и под хорошую закусь.
А «мой поляк», говорю потому, что для него я стал за это время настолько близким!..
Еще, где-то под Кызыл-Ордой, он пообещал, что «…разведет дочку с прошлым русским воином, и выдаст снова замуж, только – за меня». И «всучил» чуть ли не в зубы листок, с написанным по-русски, но латинскими буквами, домашним адресом своей дочки.
…На станции «Шопоково» поезд стоит всего три минуты, а мой поляк и «лыка не вяжет». Ни на польском, ни на русском, ни на, теперь уже своем родном, пьяном, мычащем наречии. Куда приехал, зачем приехал?…
Спрыгнул с поезда я еще на ходу, подбежал к стоявшим у перрона возле своих машин таксистам, сунул одному из них листок с тем самым адресом, и все те, скомканные в кучу «сдачи», которые накопились за поездку…
Проводники тем временем вывалили на перрон ничего не понимающего поляка со всеми его чемоданами, за трое суток дороги ставшими почему-то совсем легкими. Я еще успел к этой общей куче таксиста подтащить.
Поезд начал трогаться, когда проводники втянули меня снова в вагон. А я, на всякий случай, уже на ходу успел крикнуть таксисту, что номер его машины запомнил.
Петралаш седьмой. Поезда, злополучные…
Вообще,
