на душе вдруг стало так сиротливо, что слезы сами собой застили свет.
Обнялись как родные, да и то, ведь из одной деревни – из Перелетихи.
– Да как это вы, как! – Анна тормошила тетку Настю. А тетка Настасья Воронина все оглядывалась по сторонам и наконец громко окликнула:
– Катюха! Эй, Кирганиха!.. Сенька, пошукай мать! – И ткнула в спину парнишку – разинув рот, он таращился на Анну. – Анька, черт! А ты, что ты здесь можешь?
– Я? – Анна усмехнулась. – Учителем в школе работаю.
– Ба-тюшки, чур, чур. – Тетка Настя отступила на шаг, склонила голову. – Учи-ительша. Энта!
Анна спохватилась:
– Ой, некогда! Как я рада, как там наши? На занятия опаздываю.
– Да где она? Катюха! Ну, запропастилась.
– Побегу, побегу…
– Беги. Ваши-то ничего… живы.
– А я во-он в том доме живу, в пятом по порядку. Приходите к вечеру.
– От Катюха… Ну, беги, беги, придем…
Вечером они пришли. Сели за бедный стол с самоваром.
– Ну, рассказывайте, как там?
Бабы переглянулись, Кирганиха, вздохнув, сказала:
– Хуже бы, да некуда… А ваши, как и все. Лизавета прихварывает, но всё ж-таки потихоньку работает. Ребятёнки учатся. Верка-то, чай, работает.
– Да ведь все по-старому, – включилась тетка Настя. – Пишут, поди.
– Пишут… – неопределенно ответила Анна. – И как же это вы решились, с детьми?
– Решишься. Уж лишь бы куда. А по вербовке отпускают… Калянов был хорош, а Щипаный – переплюнул: извел. – Кирганиха усмехнулась. – Наладился к солдаткам: не усладишь, так и вовсе беда.
– Кто такой?
– Да председатель.
– Фамилия Щипаный?
Обе вяло засмеялись.
– Прозвали так – защипал. Солодов Михаил – из района прислали…
С тоской смотрела Анна на землячек, она помнила их молодыми – теперь же эти рано увядшие лица были усталы и тяжелы, как осенние влажные листья.
Анна потеряла канву разговора, потому неожиданно спросила:
– Как там дядя Саша Шмаков?
– Шмаков? Ай ты не знаешь? Он еще летось тронулся, в Ляхово возили, теперь дома – все песни по деревне поет.
– Блаженный…
– Как это?! – Анна и ушам своим не верила. – А мне ничего не писали.
– А что писать – одно расстройство.
– Добрый мужик был.
– Чай, всё таскали, судом грозили – что-то не так сделал. Крепился, а как Ольгуха-то скончалась…
– Крестная! – Анна вскрикнула. – Скончалась?
– Не разродилась сердешная… Так вот он тогда и вовсе того… свихнулся. Хоть и не шумливый, а одно – дурак.
Долго молчали, тишину нарушила Кирганиха.
– Хоть бы браги, что ли, со встречей, – сказала она, досадно отодвигая пресный чай. Анну осенило: набросив на плечи платок,
