ботинках. Тонкое лезвие – лодыжку подвело, и она снова оказалась у него в руках.
– Я сейчас все объясню, – зашептал он в ухо. – Только не шуми.
Плечом, боком, бедром она чувствовала, какой он сильный, какое крепкое у него тело, она слышала уже ставший таким знакомым, таким родным запах. Хотелось замереть вот так и никогда-никогда не расставаться. Но это делать было нельзя. Память предавала ее, все вокруг ее предавали.
– Не хочу! Не хочу! – отбивалась Маша.
– Эй, молодежь! – крикнули от барной стойки. – Идите возиться на улицу.
– Ее зовут Алиса, я ее знаю сто лет!
– И поэтому она Котенок? – Слезы превращали длинный коридор раздевалки в мутное царство водяного царя. Неприятная ватная слабость делала тело гуттаперчевым, оно гнулось, нарушая все законы физиологии.
– Алиса Котова! Ее все звали Кот. Я – Котенком. Я с ней учился в школе.
На секунду все стало прозрачно и понятно. Одноклассница. Почему бы однокласснице ему не написать?
Но через мгновение все снова погрузилось во мрак.
– Мы пожениться хотели.
– Что?
– Да, да! – воскликнул Олег, и его слова эхом метнулись в коридоре. – У нас был роман в школе. Ну, знаешь, детский сад, ходили вместе в одну секцию. Когда я с ней попытался расстаться, она вскрыла себе вены. Сказала – из-за меня. После школы наелась таблеток, потому что не смогла поступить в тот же вуз, что и я. Ее нельзя волновать. Она суицидница.
– Отойди! – Уперлась ему в грудь руками.
– Коньки хотя бы сними!
– Ты меня обманул!
– В чем?
Маша набрала в грудь воздуха и не нашла что сказать. Во всем! В том, что тогда, в Баранголе, подошел. В том, что сейчас стоит рядом. В том, что заставил поверить в хорошесть этого мира.
– Машенька, солнышко. Пойми, я не мог тебе рассказать об Алисе. Ты бы не поняла.
– И сейчас не понимаю.
Уши неприятно заложило. Как же больно! Больно! Сам воздух наполнен болью.
– Ты мне очень нравишься! Почему я не могу проводить с тобой время?
– Я думала, мы будем все время вместе!
– Что такое «все время»? Я с тобой!
– Ты – с ней! Не со мной!
И словно подтверждая ее слова, снова ожил телефон. Он звенел и вибрировал, он извивался, требуя, чтобы его немедленно взяли.
– Я не могу ее бросить! Она покончит с собой. Ей и идти некуда. У нее мать пьет, Алиса у нас живет. Я все надеюсь, что она кого-нибудь встретит.
Сколько страданий в его глазах и словах. Но еще большая мука была у Маши в груди. Держась за стенку, она побрела к раздевалке. Ничего не видя вокруг себя, получила свои ботинки.
Туп, туп, туп – это шла не она, это делало огромные шаги ее сердце. Оно требовало движения, потому что остановка – это смерть.
– Маша!
– Не надо больше ничего говорить! Я думала, ты меня любишь!
– Я тебя люблю! Но понимаешь,
