поезда оставалось пять часов. Это пустое время между двумя жизнями он скоротал, послушав три альбома «Айрон Мейден» и двойной концерт «Джудас Прист», потом побросал в сумку летний гардероб и вышел из дома раньше, чем требовалось. В прихожей ему попались на глаза старые стоптанные кроссовки – его школьная «сменка». Повинуясь неясному порыву, Раздолбай схватил их и с наслаждением выбросил в мусоропровод. Смысл порыва он понял, когда кроссовки зашелестели вниз в небытие: «Прощайте, старые кроссовки! Прощай, прежняя жизнь – изношенная и давно надоевшая!»
Глава вторая
Рижский вокзал обманул ожидания Раздолбая. Он приехал на полчаса раньше, представляя, как будет носиться по многочисленным переходам в поисках своей платформы, но вокзал оказался не похожим на столичный транспортный узел и скорее напоминал старинный купеческий особняк, к которому подвели пару ниток рельсов. Не было ни суматошной толпы, ни снующих носильщиков. Не ощущалось даже запахов угольного дыма и железнодорожной смазки, что всегда витают над большими вокзалами и манят в путь. Раздолбай прошел через полупустой зал ожидания и вышел на единственную платформу, где в скуке топтались десятка два будущих попутчиков. Поезд еще не подали. Двое мужчин с комичной разницей в росте вяло спорили возле урны, объединившей их общей целью – выбросить докуренные бычки.
– …отдыха-айте, пока пускаем. Скоро будет полный суверените-ет, без визы не сможе-ете, – вяло цедил высокий, как семафор, латыш.
– Да кто вам разрешит визы эти? – кипятился мужичок лет пятидесяти, рост которого едва превышал стоявшую между ним и латышом урну.
– Кто в Праге разреша-ал? В Румынии? Са-ами взяли. Свои деньги сделаем, будем в Евро-опе.
– Да кому вы нужны там?!
– Все нас подде-ержат. В Юрмале будут отдыхать фи-инны, шве-еды.
– Финны у нас в тридцать девятом в Карелии отдыхали, а шведы под Полтавой! – взорвался мужичок и показал латышу фигу с таким чувством, словно судьба прибалтийского суверенитета была в его власти. – Вот тебе, видел?!
Отброшенный бычок рассыпался медными искрами, ударившись об край урны, и мужичок, подхватив чемодан, засеменил вдаль по платформе. Латыш даже не проводил его взглядом.
«А ведь точно, они отделяются вроде бы, – вспомнил Раздолбай. – Мама еще говорила: «Будь, сынок, осторожен. Назовут оккупантом – уходи, не связывайся». Смешные они! Кто им позволит визы какие-то?»
Он усмехнулся наивности латышей и вернулся в зал ожидания, чтобы развлечься какой-нибудь едой. В закутке вокзального кафетерия предлагали чай и бутерброды с потрескавшимся сыром. В ларьке кооперативного кафе были свежие бутерброды с рыбой и кофе – двадцать копеек растворимый, девяносто копеек «экспресс». В первый день взрослой жизни хотелось себя побаловать. Раздолбай взял «экспресс», нацеженный в картонный стаканчик из грохочущей, как отбойный молоток, кофеварки, переместился
