ее за локоть. Репортеры щелкали камерами, сыпали вопросами, перекрикивали друг друга:
– Еще минуточку, мадам Збарски! Пожалуйте в профиль! Последний кадр! Развернитесь к мужу! Сколько стоило ваше колье? Правда ли, что вы покупаете обувь на размер меньше? Не продемонстрируете ли ножку?
Лидия глядела на бесчинствующих газетчиков, не мигая – укоризненно и недоуменно. Именно за этот трагический взгляд непроницаемых темных глаз, за это выражение мучительного страдания, не покидающее ее мрачное лицо, Лидию обожала публика, а критика писала, что она – «единственная дива синема, способная сыграть греческую трагедию». Никто не знал, что на экране Лидия всего лишь принимает позы, изображая саму себя.
Наконец Збарски протолкнул ее ко входу в сад. Лидия подняла на него умоляющие глаза – может быть, домой? – но он покачал головой и, погладив ее плечо, прошептал:
– Всего на полчасика.
Павлины разворачивали хвосты и кричали резкими голосами. Сияли огни. Ракеты и петарды взрывались над головой. Гремел духовой оркестр. Какое-то время они шли, прижавшись друг к другу, но вот толпа оттеснила Лидию от мужа, засосала, вовлекла в свой водоворот и пустила кружить по неведомым траекториям. Лидия растерялась. Озираясь, она пробиралась вперед. Кто-то здоровался с ней, останавливал, целовал руку. Человек на трехметровых деревянных ходулях чуть не сбил ее с ног. Потом в руках у нее появился невесть откуда взявшийся бокал шампанского, и она очутилась у летней эстрады, на которой крутилась пирамида, похожая на именинный торт. На пирамиде ярусами стояли девушки в золотых туфельках. Ветер раздувал короткие юбки, обнажая ноги почти до круглых крепких попок. Лидию затошнило от грохота, блеска и множества голых ног. Она бросилась на боковую дорожку, показавшуюся ей свободной. Там, дальше – она знала, – есть маленькое искусственное озерцо со скамеечками на берегу. Можно передохнуть. Она брела по узкой темной тропинке, вдыхая запахи вечерней травы и наслаждаясь одиночеством. Праздник громыхал за спиной. Изредка влюбленные парочки пробегали мимо, толкая ее. Сзади раздались неровные шаги.
– Пардон, мадам! – произнес низкий мужской голос, и кто-то попытался протиснуться между Лидией и кустом жимолости. Она съежилась, стараясь стать как можно меньше, чтобы не коснуться незнакомца, как вдруг – она не поняла, что случилось, будто ее, словно рыбу, подцепили на леску, – что-то потащило ее вперед. Ноги разъезжались по сырой земле. Лидия пыталась остановиться, затормозить, нащупать рукой то, что ее тянет, но в темноте лишь хватала в кулак воздух. Почувствовав, что падает, она закричала в голос. Чья-то рука подхватила ее и поставила на ноги.
– Что ж вы так кричите? – произнес тот же голос.
Лидия подняла глаза. Сверху на нее глядело горбоносое смуглое лицо. Темная прядь на лбу. Синие дерзкие глаза. Ухмыляющийся рот. Узкая полоска усов. Фат. Лидия ненавидела фатов. Она перевела взгляд ниже. Фрак. Бутоньерка. «Пардон, мадам!»
