ее за рукав. – Нужна ты этому маньяку! Если уж он кого и съест, так скорее вон ту, с малиновой помадой. Кстати, о еде. Где тут у вас столовка?
Алина неопределенно махнула вниз.
– Понял, на первом этаже. До новых встреч, чудесная леди!
Убежал. И правильно. Какого черта он должен возиться с незнакомой девчонкой, которая распсиховалась из-за ерунды? С местной ненормальной, которая только и знает, что твердит «нет, нет, нет»… А ведь хотелось, чтобы повозился. Очень-очень хотелось.
«Ты неинтересная, – сказала себе Алина, – запомни и расслабься навсегда. Даже маньяк выберет Ермакову, а не тебя. Потому что у нее малиновая помада, мощная грудь и ноги от ноздрей. А у тебя – ничего, только лягушачий рот и „нет“, застрявшее в горле».
Но Хасс пришел не за Ермаковой. Алина была уверена в этом на все сто пятьдесят.
Одноклассники гудели – негромко, чуть успокаивающе. Алина плыла в этом звуке, словно на маленькой лодочке, то ровно, то мягко кружась, то утыкаясь носом в берег. Там, на берегу, шипело по-змеиному – хассс, хассс, хассс… Пока далеко и потому негромко, но сердце ныло, и хотелось лечь на лодочное дно и летаргически крепко уснуть.
Она снова была девочкой – босоногой, в пышном платье и с присыпанными песком волосами. Кто-то придумал песочный фонтан, и все купались в нем, хохоча и прикрывая глаза. Потом висели на заборе, кричали, а за забором метался и мычал грязный ватник со вспоротыми швами. Забор давил на живот, и Алину тошнило, как после каруселей. Ватник разевал черную дыру рта, видно, и его мутило тоже, и огрызки толстых ниток торчали, будто порченные зубы…
– Седова!
Алина вздрогнула и ткнулась носом в какую-то бумажку.
– Ваша карточка, Седова, с заданиями! И снимите, наконец, колпак! – Твердым ногтем Борисовна поддела край капюшона.
– Крепкие нервы, да? – Верзила Горев качнулся на стуле. – Все трясутся, от маньяка прячутся, а тут хоть кол на голове! Спит наша деточка.
– Я не думаю, Горев, что это предмет для шуток, – Борисовна сдвинула брови, – начинайте, Алина. Я вам вариант посложнее дала, можете не успеть.
Вариант посложнее… какой вариант? Алина глубоко вздохнула, надавила ладонями на глаза, привычно потерла разрезанную шрамом бровь. Вынырнула на свет.
Она снова на уроке. Ей шестнадцать. Этажом выше мама читает второклассникам Тютчева. Толстый Ванька за соседней партой тайком жует печенье. Вот здесь, рядом, красивая мужская рука мелко пишет в клетчатой тетради. Старый ватник, чей бы он там ни был, давным-давно превратился в гниль.
Двадцать третий кабинет – чистый, залитый солнцем, тонущий в зеленом, словно тропический островок.
Всюду листья, листья, длинные и круглые, резные, мясистые. Из зарослей выглядывают писатели. Пушкин соседствует с Милном, Стивенсон – с Кафкой, Тургенев с восторгом глядит на Аготу Кристоф, которая почему-то не Агата и не Кристи. Сама же Агата, обвитая плющом, гнездится у дальнего окна.
Голос у Вареньки,
