рассказывать особенно нечего, дознаватель обошелся парочкой общих фраз.
– Войска прочесывают близлежащие селения, но я не верю в успех, – заключил рассказчик, – А даже если найдут, остановить Рихтера им вряд ли по силам.
Йохан слушал молча, прикрыв глаза, длинные пальцы изредка вздрагивали, постукивая друг по другу. Когда гость замолчал, мужчина еще долго сидел, предаваясь глубоким размышлениям. Наконец, послышался долгий выдох, веки приподнялись, тяжелый взгляд придавил дознавателя к месту.
– Что такое, Ханси? Неужели что-то пошло не так, как задумывал? Такой хороший, долгоиграющий план, и вдруг на тебе! Развалился… Страшно?
Младший брат поежился. Никто не называл его «Ханси». Никто, кроме Йохана. Это прозвище осталось в далеком прошлом… В те счастливые времена, когда оба были всего лишь беспечными детьми, без всякого намека на какие-либо особые способности…
Йохан наблюдал за смятением брата, и вдруг грустно рассмеялся. Поднявшись, он налил стакан воды из кувшина, с жадностью напился.
– Ты уже второй раз полагаешь себя главным там, где на самом деле от тебя ничего не зависит, – подытожил свои выводы старший, – Строишь планы, хотя не располагаешь необходимыми данными. Доверяешь шатким суждениям и ненадежным фактам. И вот результат: безупречный, казалось бы, замысел провалился, убийца на свободе и, не ровен час, явится по твою душу.
Ханс склонил голову, признавая правоту собеседника. Кому-кому, а брату он мог доверять полностью. Если сам дознаватель читал людей лишь поверхностно, то Йохан видел их насквозь, со всей подноготной. Потому и не мог жить в обществе, сознавая всю ту мерзость, что находится в человеческих душах под тонким налетом нравственности и морали.
– Этот человек, Нергал, – задумчиво продолжил хозяин дома, – Он, как бы сказать… сильнее судьбы. В некотором роде стоит над предназначением. Потому, контролировать его действия – задача глупая и практически невыполнимая. Хотел бы я сам с ним познакомиться… Но, боюсь, это будет слишком опасно для нас обоих.
Йохан задумчиво почесал бороду, тоскливо глянул на высокие настенные часы.
– Рихтер стал твоей самой большой ошибкой, Ханси, – заключил брат, – Но, ирония судьбы такова, что он же может превратиться в самую большую твою победу.
Краузе-младший с досадой поерзал, переваривая услышанное. Очень уж его раздражала такая манера говорить: сплошные загадки вместо прямых ответов, постоянная многозначительная недосказанность, граничащая с какой-то мистификацией. Нет бы просто сказать: делай то-то и то-то, и будет тогда так-то и так-то… Впрочем, он сам понимал, что, заглядывая в будущее, можно говорить только в сослагательном наклонении.
– Мне нужна помощь, Йохан. Я не знаю, что делать!
Старший брат поморщился, будто услышав несусветную глупость.
– Помнишь, в детстве ты лез драться с соседними мальчишками, когда они мучили кошку… А мама тогда отчитывала тебя, покрывая мазью полученные синяки. «Не начинай
