поворот
стеклянного шара в густой тёмной хвое…
Оно проскальзывало в незнакомо-праздничной улыбке старых знакомых, весело и шумно отряхивающих снег у порога, в ласковом слове, в обещании…
Но уплывало, обязательно уплывало куда-то в долгую морозную ночь, таяло золотыми отблесками на стене, весело-приглушёнными голосами из соседней комнаты, где всё ещё длился взрослый праздник, а тебе оставалась лишь узкая полоска света, яркая щелочка в двери, да и та всё мутнела, дробилась, гасла…
И только мраморно мерцавшие слоники на комоде всё продолжали свой баснословный поход за счастьем, семь бессонных, от мала до велика, путников, крутолобо бодающих тьму. А из тьмы выходил и, сгустясь над кроватью, окутывал мягкой паволокой Сон…
Наутро было уже не то. Чудо истончилось, иссякло, выдохлось. Оставалось доживать остатки праздника – колоть орехи, сосать конфеты, грызть семечки…
А потом, через недельку-другую, виновато расставаться с ёлкой, чей постыдно желтеющий костяк ещё долго, безмолвным укором, чуть ли не до самой весны будет
дотлевать на задворках в жалкой кучке таких же горемычных предвестниц Чуда.
Оставалось перекладывать ватой игрушки, убирать в ящик, а потом снова ждать, целых двенадцать месяцев дожидаться Нового года…
И вот он вновь наступил.
Ну, уж в этот-то раз всё будет не так, как бывало: в этот раз нас позвали на Бал!
И Чудо не ускользнёт. Стоит только поосторожнее, повнимательнее выследить его…
Ёлка наша, домашняя, это, конечно, хорошо. Это просто замечательно.
Но как же медленно тянется день!
Двенадцать… Час… Два… Вот уже наряжена ёлка. Вот мы уже пообедали. Я слоняюсь по дому. Я сдерживаю себя.
Я не выхожу на улицу, где сейчас так интересно. Я лишь смотрю из окошка. Там пацаны подманивают чужого голубя. – Вот уже на снег, кружочком, рассыпали зёрна. Вот уже доверчивый чужой сизарь вместе с нашими дворовыми голубями, заманившими его с поднебесья, ходит по этому кругу, погуркивает, поклёвывает просо, не замечая того, что хитрый пацан тихонько подкрался, распахнул полушубок и, выбрав момент, – коршуном падает на него…
Молодчага!
Он накрыл его полою, зарылся в неё с головой, зарюхался в собственный полушу-
бок. Нелепо елозя, покопошился в нём и, наконец, радостно крича, покатился
по снегу с пойманным сизарём в руках!..
Ну, нет! Я с утра чисто вымыт, меня дожидается глаженая белая рубаха и чёрные – в диагоналевый рубчик – штаны. Мне нельзя кататься по снегу.
***
…дубовая дверь отворилась. Вот они, иллюминаторы. Они густо
замазаны краской. Это подводное царство давно затонуло, нечего в него
заглядывать попусту – так, видать, рассудил домуправ и однажды замазал оконца.
