ответ ему раздался сбивчивый шепот старшей горничной.
– Я ехал всю ночь! У меня столичная практика, диплом Академии, – не унимался мужчина. – Как вы посмели?! А вы? Вы хоть руки помыли?! Инструменты продезинфицировали? Если герцогиня умрет от заражения, вас ждет тюрьма!
– А ты б еще дольше шарохался, – шипела в ответ повитуха. – Я рожениц сорок лет пользую, только дюжина младенчиков и померла! А молодух и того меньше.
– Убирайтесь! Я должен осмотреть герцогиню, пока причиненный вред не стал необратим.
– Никуда я не пойду, покуда мне не заплотят.
– Пшла вон, ведьма, или я прикажу тебя вывести!
– Не хорохорься, лысый, не ты тутошний хозяин!
Хлопнула дверь, ребенок недовольно заворчал и зашевелил ручками. Гуннива прикрыла оголившиеся живот и плечи младенца простыней.
– Хвала богам, ушла. Деревенщина! Чем она лечит воспаления? Отваром из куриных когтей? – грохнул о стол тяжелый саквояж. – Вы уже передали ребенка кормилице? Как нет?!
Полог, отделявший пространство кровати от комнаты, распахнулся. Гуннива дернулась, заслонила лицо от яркого света. Ребенок оторвался от груди и заплакал.
– Приказ графа фон Клокке, Советника, – захлебнулся доктор. – Фрекен!
Рядом с ним возникла горничная в чепце с оборками.
– Ваша Светлость, позвольте, – сказала она и потянулась за младенцем. Тот сморщился еще сильнее и заголосил громче, предчувствуя недоброе.
– Самоуправство! Вы хоть понимаете, что это дело государственной важности?
– Ваша Светлость, прошу вас.
К Гунниве наконец вернулся дар речи:
– Нет, подождите, я передумала. Позовите дядю! Позовите Эриха фон Клокке! Скажите ему, что я передумала!
– У нее истерика, не обращайте внимания. Граф прибудет к вечеру.
Детский писк ввинчивался в уши. Доктор морщил высокий лоб и тер виски.
– Я в своем уме. Уберите руки! Вы пугаете его!
– Все женщины после родов нестабильны психически. Это пройдет. Фрекен, слушайте мой приказ или вас сегодня же рассчитают.
Горничная колебалась.
– Пожалуйста, – одними губами произнесла Гуннива.
– Фрекен! Возьмите, наконец, младенца!
Сильные руки служанки, привычные таскать полные ведра угля и воды, с легкостью отбили ее слабые взмахи и отобрали ребенка. Гуннива рванулась следом, но низ живота и все внутренности будто исполосовали лезвием. Ее не держали даже подогнутые колени. Из последних сил она вцепилась в серый подол горничной.
– Ваша Светлость, это для вашего же блага! – гнусаво увещевал доктор.
– Его имя Амадей, слышите? Амадей! И я уже через час верну его, а вас вышвырнут отсюда без рекомендаций!
Горничная, одной рукой придерживая ребенка Гуннивы, другой выдернула подол
