что я орал вплоть до того, пока меня не привезли в больницу и не вкололи мне обезболивающее. Тогда папа соврал, что я типа неудачно упал, и все ему поверили, а я говорить что-то не решился, потому что боялся, что, если мне не поверят и папа меня привезёт обратно домой, то дома мне опять крепко попадёт. Но хотя бы после этого случая папа около месяцев трёх меня не трогал и я мог спокойно лежать в своей комнате и наслаждаться тем, что меня никто не бьёт.
Сейчас же боль была не такой, как тогда. Да она была сильной, даже очень сильной… Мне было очень трудно её терпеть, и я даже не мог двигаться, но, скорее всего, я не мог двигаться из-за того, что у меня совсем не осталось сил. Вчера папа избил меня, сегодня одноклассники побили меня и потом снова папа, а ещё эти «пробежки» и я уже давно нормально не ел. Меня мучил сильный голод, но избавиться от него, как и от боли, я не мог. А просить папу дать что-нибудь поесть было бы глупо.
Я помню, как один раз после очередного избиения, почувствовал вкусный запах, который шёл от кухни. Понятное дело, я тут же поднялся с кровати и, не смотря на боль, я поплёлся на кухню, прихрамывая на правую ногу. Папа в тот день по этой ноге сильно ударил, и нога ужасно опухла. Я две недели не мог ходить в школу из-за опухшей ноги. Пройдя на кухню, я увидел, что папа ест вкусную курицу. Как же от неё вкусно пахло! Мне так хотелось съесть хотя бы маленький кусочек от этой курицы, но, когда я попросил у папы кусочек, он скривился и спросил, заслужил ли я этот кусок. А потом он меня просто прогнал в комнату и съел всю курицу сам, а я был вынужден лежать в комнате и пускать слюнки от этого вкусного запаха. Конечно же, я после того, как папа улёгся спать, в мусорном ведре нашёл всё, что осталось от курицы. Я обгрыз все кости и съел всё мясо, что осталось на костях, но этого всё равно было мало. Папа пожалел для меня маленький кусочек курицы, и это означало, что ему на меня вообще всё равно и я для него просто груша для битья, на которую можно выпустить свою злость.
От этой мысли и воспоминаний по моим щекам вновь потекли слёзы. Я через боль повернул голову и посмотрел на папу. Вот даже сейчас он спокойно сидел и не обращал на меня внимания, а я лежал на полу и не мог подняться. Будь он нормальным папой, то давно бы уже помог мне встать и отвёл бы в комнату. Хотя если бы он был нормальным папой, то он бы и бить меня не стал. Из моей груди вырвался тяжёлый вздох. Я полежал ещё немного и, подумав, что боль вроде немного стихла, сделал рывок, чтобы подняться, но тут же острая боль пронзила меня с головы до пят и я, громко застонав от боли, повалился обратно на пол. Папа кинул на меня косой взгляд, но с места, чтобы помочь мне, понятное дело, не поднялся. Я же не собирался отступать. Лежать я тут больше не собирался, потому что мне было страшно находиться рядом с папой. А вдруг он решит закончить дело и снова начнёт меня бить этой палкой? Она всё ещё лежала рядом с ним, и я предпочитал находиться подальше от папы и его палки. Я, крепко сжав зубы и стараясь больше не издавать ни звука, чтобы не раздражать этим папу, продолжил свои попытки встать. Но после двадцатой попытки я понял, что, правда, не могу встать. У меня вообще не
